Орел и Змея

Я чувствовала ее раздражение, ее негодование и злость на саму себя, которую она пыталась переложить на меня, и я также не желала ничего предпринимать.

- Вытть вон иш клаша! – вопль беззубой Типси, доведенной до свекольного цвета лица чьими-то безобразиями, отвлек меня и резко выкинул из размышлений. При этом обнаружилось, что я аккуратно записывала на пергамент всю нудную лекцию - совершенно механически.

Не приходилось сомневаться, к кому было обращено требование покинуть класс. Другой учитель на ее месте сначала снял бы баллы с факультета, но, кажется, она это делала уже трижды за сегодняшнее полуторачасовое занятие.

- Он не… я ведь всего лишь… - виноватый голос, принадлежавший, к моему удивлению, НЕ Фреду и НЕ Джорджу, заставил меня обернуться. Крис смотрел в парту, ковыряя пальцем дырку. Прядь волос упала ему на лицо и на фоне красных от стыда щек казалась еще белее.
- Молшать! – взвизгнула Типси, - вы вапше помолшите!

Ага, выгоняли Фреда… Крис просто защищал его…

- Х дирехтору! Я уштала от вафых выходок! Х дирехтору немедленно!

Фред встал (только ли я заметила эту ухмылку? ох не повезет пустому коридору, по которому он пойдет к Дамблдору, и всей живности, которая попадется Фреду на пути!) и вразвалочку направился к двери.

- Штоять! – догнал его очередной выкрик Типси, - Вещи оштавить!

Фред снова усмехнулся и бросил сумку на свою парту прямо из дверей: на лету сумка чуть не угодила Тине по затылку: благо, та успела вовремя нагнуться. Не дожидаясь дальнейших указаний, Фред вышел. Наступила гробовая тишина.

- Фоушетт! За первую парту! Штобы я ваф видела!

О нет… Если я правильно поняла (читайте – "расслышала") свою скорбную участь несмотря на дикие неразборчивые шамканья беззубой профессорши, Криса сажают рядом со мной… Судя по его взгляду, он предпочел бы тоже пойти к Дамблдору…

Крис плюхнулся рядом со мной, так резко, что поднял пыль. Я непроизвольно повела носом – я почувствовала его запах – тот самый запах лимона и снега, который исходил от принесенного Айри год назад кашне, и смягчилась – самую малость. Да, я продолжала нервничать, но уже не так сильно.

Он демонстративно подвинулся на самый край скамьи. До конца урока оставалось не больше двадцати минут. Пять минут из них я слушала больше не нудные коверканья языка в исполнении профессора Типси, а его сердитое сопение в нос.

Почему-то когда мы стесняемся и скованы, мы часто делаем совершенно неуместные вещи, а потом бьем себя по лбу в приступах стыда и недоумеваем – какой химеры я это сделал?!!!! Вот и я, оторвав от пергамента клочок, нацарапала на нем совершенно неуместную фразу – но что поделать, возможно, откуда-то всплыло воспоминание, переживание трехлетней давности, и вырвалось из меня, как пар, который необходимо было выпустить:

"А у тебя волосы и вправду такие или это заклинание?"

Крис, к моему удивлению, покраснел. Поерзал на месте. Огляделся. И высунув кончик языка, написал ответ. "А откуда ты знаешь, что я их заколдовал?"

Ого! Теперь мне хотелось, чтобы урок продолжался подольше. Клочок пергамента пришлось перевернуть (он был маленький, а почерк Криса оказался довольно размашистым).

"Ну они такие почти совсем белые, я таких не видела никогда".

А вот теперь он вздохнул с облегчением.

"Ааа, ну тогда ладно", - последовал ответ.

Я не выдержала и спросила вслух, очень тихо, почти что одними губами:

- Что ладно?
- А я думал, ты про другое, - отозвался он. По его глазам было заметно, что он жалеет, что намекнул мне на "другое" и изо всех сил надеется, что я теперь перестану задавать вопросы. Впрочем, я уже догадалась, о чем он. Раз в два месяца, как минимум, в школу приезжал брадобрей с помощником и коротко (и абсолютно одинаково) стриг мальчиков младших курсов, которые еще не успели изучить соответствующие заклинания. Но у Криса волосы всегда были довольно длинными по сравнению с его одноклассниками – вместо торчащего клоками жалкого чубчика у него была кокетливая длинная челка, падавшая на глаза и он периодически, как девчонка, заправлял прядь волос за ухо.

Я прониклась уважением и в связи с этим отколупала еще кусочек пергамента…

"Клево, - многозначительно написала я, и внизу, подумав секунду, сделала приписку, - Научишь меня?"

Крис покраснел и отвернулся. Некоторое время спустя я уже уверовала в то, что он решил меня проигнорировать и записать хотя бы часть лекции. Однако со звонком в мою сторону была пододвинута очередная записка.

"А у тебя и так красивые"

Я в изумлении открыла рот и посмотрела на него. Крис со скоростью звука закидывал вещи в сумку, отводил глаза, краснел и – улыбался от уха до уха.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*

14 декабря

Я вообще не понимаю, за что Фред ее так ненавидит. Он мне на днях заявил, что с радостью искупал бы ее в коровьем дерьме и избил бы потом как следует, так и сказал. Я тут сам ему чуть не двинул – вот урод, такое про девчонку говорить. Я, конечно, понимаю, может, она ему какую-то гадость сказала или дразнит, но бить-то зачем? Хотя он всего лишь хорохорится. Петух! Если бы ему представилась возможность с кем-нибудь померяться силами, он бы штаны обмочил от страха. Конечно, а про девчонку легко сказать – она же ему сдачи дать не сможет.

Ну, ладно, в общем, нас посадили вместе на уроке по маггловедению, и все из-за Фреда, или благодаря Фреду. Мне сначала тоже ужасно хотелось ее ударить, честное слово, за то, что она меня целый год избегала, а она вдруг мне записку написала – я подумал, подразнить хочет, а она спросила про мои волосы. Ну, я и выдал случайно, что знаю заклинание, чтобы они быстро росли. Попросила научить.

Не знаю, не знаю, - но повод хороший.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*

Что значит для тебя сон, друг мой? Кого ты чувствуешь, когда протягиваешь руку в слепом сновидении вперед? Что ты чувствуешь, когда отрываешься от земли и никак не можешь взлететь? Вот перед тобой неразрешимая проблема: ты не левитируешь, но и не летишь. Ты бултыхаешься в воздухе, как в воде в двух метрах над землей, и неведомая сила тянет тебя обратно и бросает вниз – в пропотевшие простыни… Мне снились такие сны в детстве. После этого, в Хогвартсе, я вообще редко видела сны – или видела шумные образы, перешедшие в ночь из дневного бодрствования: кто-то бежит, говорят, хохочут, еще кто-то ест. Эхо голосов, стук каблуков, звон тарелок. В разных бессмысленных вариациях. Кто считает, что школьники высыпаются за восемь часов – не правы. Когда учишься, читаешь, зубришь - устает не тело, устает мозг. Не хватает сил думать, даже если хватает сил двигаться.

Но вот один почему-то меня преследовал: вот так банально. Преследовал. Как героинь дешевых маггловских романов в мягком переплете и с сердечками на обложке, которые Джаде прятала под подушкой и с мученическим пафосом зачитывала по вечерам вслух, несмотря на все вежливые просьбы "заткнуть свою пасть" - там томные красавицы просыпались посреди ночи в холодном поту, и хватались за сердце с дебиловатым "ах" - во сне они становились свидетельницами того, как их возлюбленные погибают на дуэлях с усатыми злодеями в черном от предательского выстрела в спину, когда честно отсчитывают шаги от воткнутой в землю шпаги! Вот как! И после этого, как водится, у них от горя происходят либо выкидыши, либо сразу бесплодие. Я вот думаю, умирали бы они, что ли, сразу - после такого-то сна! Все равно ясно, что дальше будет и чем книжка закончится!

Так вот мне снилось: перебираюсь по земле, но не шагом, а ползком. Сначала помнила только это, потом когда просыпалась , вспоминала и другие подробности – что ни ног, ни рук, и не на что опираться, что тело скользкое и что во рту непривычное, гадливое ощущение. Все равно никак не могла понять, пока на восьмой или десятый раз не услышала – Его. Ветер по траве и шелест крыльев. Панический страх – меня сейчас убьют! Кидаюсь вперед настолько быстро, насколько возможно. Не вижу его, не успеваю, не оборачиваюсь – только – хлоп, хлоп, хлоп – он машет крыльями медленнее, когда приближается к земле. Удар – боль!!! И я вскакиваю. Я знаю, что он убил меня. Заклевал и сожрал.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*

- А теперь, вручения ожидает школьный кубок, и очки распределились следующим образом: на четвёртом месте - Гриффиндор с тремястами двенадцатью очками; на третьем - Хаффлпафф с тремястами пятьюдесятью двумя; Рэйвенкло получил четыреста двадцать шесть, а Слизерин - четыреста семьдесят два.

Конечно, весь наш стол ликовал. Со стороны это казалось невероятно бурной радостью, но, на самом деле, никто никогда не сомневался в победе, и принимал ее, как должное. По-настоящему бурная радость моего факультета взорвала бы Зал.

- Да-да, хорошая работа, Слизерин, - хитровато сказал директор, поглядывая в сторону одного из первокурсников, хилого крысенка по фамилии Малфой, который, разбрасывая слюни стучал по столу своим кубком, тьфу, позорище, ведь он сам не принес факультету ни одного очка. — Однако, следует принять во внимание и недавние события.

Все замерли. Все поняли в чем дело – видимо, слухи ходившие по школе о Потере и его "подвигах" оказались не дешевой "уткой". Люк с силой сжал мою руку (он по-прежнему сидел по правую сторону от меня), а Сид перестал улыбаться. Не дай Бог!!!

- Гхммм, - откашлялся Дамблдор. – У меня тут немного наисвежайших очков прямо к ужину. Посмотрим… Итак… Первое - мистеру Рональду Уизли… - Взгляды переместились на первокурсника - гриффиндорца, лицом напоминавшего жабу-переростка - … за непревзойдённую партию в шахматы, лучше которой Хогвартс не видал уже многие годы, я награждаю Гриффиндор пятьюдесятью очками.

Люк посмотрел на меня так жалостливо, что мне захотелось обнять его – лишь бы не плакал. Малфой, а особенно его жирные товарищи, однако, выглядели довольно смешно.

- Второе - мисс Гермионе Грейнджер… за применение холодной логики пламени вопреки, я награждаю Гриффиндор пятьюдесятью очками.

Маркус скреб ногтями деревянный стол. Видно было, что ему хочется кого-то поколотить – не исключено, что вот эту самую магглокровку, которую мы встретили в Хогвартском экспрессе первого сентября.

Гриффиндор переместился уже на третье место, отставая от Рейвенкло всего на 14 очков – я поймала взгляд Криса – он тоже выглядел расстроенным. Его факультет уже устал надеяться на победу в кубке, однако, от серебряной награды, пусть она всего лишь устная, отказываться тоже не хотел. Он помотал головой, глядя на меня и одними губами произнес: "Вот гады!"

- Третье - мистеру Гарри Поттеру… - продолжал Дамблдор. В зале воцарилось гробовое молчание - …за настоящее мужество и выдающуюся храбрость, я награждаю Гриффиндор шестьюдесятью очками.

Нечто невероятное! Ровно четыреста семьдесят два очка! Точь-в-точь как у нас! Думаю, у каждого слизеринца на секунду в голове мелькнула безумная мысль – директор специально сравнял счет, чтобы попытаться примирить наши факультеты и доказать, что мы равны! Черта с два! Гриффиндорский стол превратился в вопящее, орущее, воющее нечто - Дамблдор поднял руку. Мало-помалу зал успокоился. Я снова посмотрела на Криса. Он индифферентно вертел в руках кубок. Теперь ему было все равно.

- Есть различные виды храбрости, - с неизменной ехидной улыбкой сказал Дамблдор. - Требуется большая храбрость, чтобы противостоять своим врагам, но не меньше её требуется и чтобы противостоять своим друзьям. И потому я присуждаю десять очков мистеру Невиллу Лонгботтому.

Последовал взрыв. Но Зал взорвали не мы – гриффиндорцы…

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*

"Дорогой профессор Снейп!
Наверное, я неправильно делаю, что пишу вам это письмо, но мне в голову не приходит больше никто, кто мог бы мне помочь. Я знаю, что Вы дружили с моим отцом, мне говорил об этом брат, поэтому может быть, Вы подскажете, что мне делать?
После того, как учеба закончилась, меня на вокзале встретил папа, но он был какой-то странный. У него с собой было много денег, и он сказал, что мы не будем заезжать домой, а поедем в центр Лондона веселиться. Мы оставили вещи в какой-то квартире, наверное, съемной, поехали смотреть на Траффальгарскую площадь, в магазины. Потом в парке мы попали на какой-то костюмированный праздник, но я не знаю, что это было. Было довольно весело. Я сказала папе, что очень люблю его, но он мне ответил, что я скоро буду его ненавидеть и не стал объяснять почему. Сначала я подумала, что, быть может, он в плохом настроении, но он говорил еще много странных и непонятных вещей, которые я не буду Вам перечислять. И дома он тоже уже много дней ведет себя странно и все время где-то пропадает, хотя я ни разу не видела, чтобы он выходил за ворота. Может быть, вы знаете что с ним случилось? Наверное, если бы он заболел, он не сказал бы мне об этом. Он ничего Вам не говорил?
Пожалуйста, если Вы знаете что-то, или он Вам говорил, что что-то случилось, скажите мне! Мне хочется помочь папе, особенно если он заболел.

Искренне Ваша, Селена Нотт"

Говорят можно чему-то научиться на своих ошибках, в то время как чужие ни в чем не помогут:

Не согласен!

Не согласен с тем что можно вообще чему-то научиться, даже на своих. И дело тут вовсе не в глупости или неумении делать выводы. Нет!

И лучший пример тому, моя рука.

Однако, будем думать, что никто этого не заметил: Хотя сделать это было довольно сложно, ведь даже лист, лежащий передо мной теперь тоже запачкан кровью:

Просто кровью, капающей с моей ладони. Кровь. А я надеялся, что этого больше не повторится, думал, что научился себя контролировать, думал, что изменился. Я начал сам верить в то, что я такой, каким пытаюсь казаться. Но откуда тогда эта кровь? Где мое хваленое безразличие, хладнокровие, бессердечность? Почему бокал снова лопнул в моей руке?

Мне не больно, я привык, привык когда-то так успокаивать себе нервы, перебивать одну боль другой, более острой и осязаемой, более объяснимой и легко устраняемой: что может быть проще, чем остановить кровотечение? Задание для первого курса! Но это отвлекало, успокаивало, убивало другую боль, ту которая кромсала в клочья душу. Душа! Моя мертвая душа.

Кто просил ее просыпаться!!! Кто просил лезть в мою жизнь!!!

Я ведь пытался ее похоронить, спрятать куда-нибудь подальше, после...

После нее…. После того, что я с ней сделал.

Я? Великий Мерлин, причем тут я! Я ведь только хотел ее вылечить, но...

Я ненавижу их всех! Всех до единого! Как можно позволять им разгуливать на свободе? Они тоже люди, такие же,как мы?! Кто сказал такую глупость! Нет, они не такие и тот, кто хоть раз видел их в полнолуние, тот со мной согласится: оборотни не люди и им не место среди людей!

Что я говорю? Ведь она тоже была такой.

Была, но никогда бы не стала, не будь закон так лоялен к волкам в человеческой шкуре, к тем, кто живет только жаждой охоты, к тем, чья жизнь превратилась в ожидание тех самых нескольких дней, когда просыпается их настоящее *я*...

Мне должно быть легче при мысли, что он - тот, кто убил ее, нет, не убил, покалечил - наказан? Правосудие восторжествовало!

Правосудие! Как это красиво звучит. Чего оно стоит, раз наказали его за убийство, за убийство, которого он не совершал.

Да, черт возьми, не совершал! Потому что убил ее я!

Вот этой самой рукой, из которой теперь капает кровь, я подал ей стакан.

А как я должен был поступить? Что нужно было сделать? Смотреть, как ее лицо искажается от боли при одной только попытке пошевелиться, хладнокровно пропускать все мольбы о смерти, пытаться вылечить самые глубокие раны - раны в ее душе - пытаться убедить в том, что это можно вылечить? Она знала все не хуже меня: она послушно принимала все снадобья, лишь качая головой и говоря: "Когда же я получу на ночь свою порцию яда, Северус? Неужели ты так меня ненавидишь? Я больше так не могу". Я ее ненавижу? Как она могла так говорить мне? Она просто знала, что только это может подействовать на меня.

И она получила, то чего так просила. И просто выпила, слегка улыбнувшись, потом взяла мою руку и произнесла: "Спасибо", и просто заснула. Заснула с той же радостной улыбкой на губах. Заснула человеком, а не волком. Закрыла глаза и ушлa... потому что, что бы лишить человека жизни, вовсе не обязательно выкрикивать пафосные слова и выпускать из палочки клубы зеленого дыма - да, это очень красиво, но ведь все гораздо проще.

Кому проще? Ей? Возможно, ведь там ей должно быть хорошо.

А я? Что должен делать я? Tот, кто все же подал ей однажды на ночь то, чего она больше всего желала - яд.

Умереть? Просто убить самого себя и остаться на век между мирами, наедине со своими мыслями? Нет, это слишком жестоко. Даже для такого человека, как я! Но что мне тогда было делать?

Я думал, что справился. Усмирил совесть и чувства, превратился в черствого бессердечного профессора Снейпа, не способного на любовь и сострадание.

Но...

Кровь, лопнувший в руке бокал, острая боль, пронзающая челюсти, которые просто нельзя сжимать с такой силой - все это с одной единственной целью... с какой, Северус, с какой? Что с тобой происходит!

Письмо от Селены, дочери Эвана, некогда моего лучшего друга. Одно единственное письмо. Последняя капля...

Что ж, нужно признаться, просто признаться самому себе, что она для меня не просто лучшая ученица. Вот она моя очередная ошибка, которую я когда-то поклялся не повторять... Я иногда ловлю на себе ee взгляд и мне становится больно, больно и страшно за нее. В чем она виновата? За что судьба наградила ее таким отцом? Почему она должна расплачиваться за его поступки? Это не справедливо!

Справедливость? Существует ли она? Нет! И Селена лучшее тому подтверждение: она любит своего отца и беспокоится за него, боится того, что происходит с ним, боится… А что происходит с ним? О, он испуган. Он одновременно рад и расстроен. Рад провалу Квиррела – ведь Эван предал своего господина в какой-то степени, и расстроен, потому что надеялся, что хозяин все же вернется в хорошем расположении духа и простит, и снова поделится силой, а он не смог…

Будь хоть что-то в моей власти, я бы забрал ее у Эвана, что бы оградить от него и от всего его окружения, от того, о чем она еще не догадывается, от того, о чем ей лучше не знать.

31 июля
полночь
С. Снейп