На красный свет

Рон Уэсли редко получал весточки и от Гермионы Грэнжер. Боялся, что она в Болгарии. И, к великому удивлению старших братьев, шептался по углам с сестрёнкой Джинни.

Гермиона, однако, ни в какую Болгарию не поехала. Сидела дома, обложившись книжками, и готовилась к экзаменам на С. О. В. У. Иногда, ночами, отгоняла серебристую тень Флёр Делакур…

Наконец начался учебный год.

– Не помешаю?
– Ничего, сиди, сиди.

Некоторое время Гермиона переворачивала страницы. Потом вдруг захлопнула книгу и обняла Джинни за плечи.

– Ну что у тебя случилось?

Рыженькая обожгла ей ухо своим шёпотом:

– Скажи… Ты очень любишь Гарри Поттера?
– Глупенькая! Я брата твоего люблю! – ответный шёпот Гермионы был столь же горяч.

Сердечко Джинни подпрыгнуло от радости:

– Рона? Ой, какая же ты, Гермиона, счастливая! Сохнет он по тебе! Всё лето только тебя и вспоминал.

Теперь забилось сердце Гермионы:

– Правда? Правда? – она покрыла поцелуями личико Джинни, выдыхая в перерывах: – Я это знала… знала… знала!

На них уже оборачивался весь колледж.

– Ох, прости, Джинни, – спохватилась Гермиона. – ты мне такую радость сказала… и ты так на него похожа… Пойдём к нам в спальню, там сейчас никого нет, и подумаем, как помочь тебе.
– Миленькая! А мне закинуть Рону словечко?
– Сестричка милая!
– Погоди, не сглазь, – Джинни шмыгнула носом.

В спальне девочек-пятиклассниц подруги, не зажигая огня, уселись на кровать Гермионы.

– Ну что тебе, Джинни, могу сказать? Меня он как девчонку вообще не воспринимает – я для него свой парень. Если кто ему и нравится – так Чу Чэнь из «Равенкло». Ну знаешь, Ищейкой у них.

Джинни помрачнела:

– Это такая… ну просто ужасно хорошенькая? А она что себе мыслит?
– Я у неё в голове не была. Но мне кажется, от смерти Седрика она не скоро оправится. И вот ещё что, Джинни. После всего того дурдома Гарри может быть вообще не до девчонок.
– Наоборот, ему хорошо бы, чтобы рядом была девчонка и он бы её защищал. Он тогда почувствовал бы себя сильным и забыл о том, что его гложет.
– Лисёнок маленький, кто знает – может, ты и права.

Тут у входа в спальню послышались шорохи и хихиканье. Голос Лаванды Браун спросил из темноты:

– Чего это вы тут сумерничаете?
– Темнота – друг молодёжи, – ответил подружке голос Парвати Патил.
– Ну вас в баню, – спокойно сказала Гермиона и, щёлкнув пальцами, зажгла свечу. Но Джинни уже убежала. Налетела у входа на девчонок. Те, впрочем, даже не заметили, как всегда завидуя дружбе Гермионы с огнём.

Рыженькая глазела и вспоминала всё, что знала о китайцах. Вот такой же она останется через сорок лет, через сто… Шахматная королева.

– Какая ты красивая! – выпалила Джинни.
– А радости-то мне в этом, привет, Джинни, – Чу ответила на автомате, так же автоматически поглядела на девочку и вернулась к своему занятию.
– Хотела бы я быть такой, как ты… – не унималась рыженькая.
– И врагу не пожелаю! Все вокруг тебя ходят, все смотрят… И вот кто-то один досмотрится, что и ты начинаешь смотреть… А потом? Молния – секунда, а мрак во всю жизнь! – Чу бросила метлу и села на траву рядом с Джинни. – Ты мне нравишься, и я тебе хочу сказать: лучше никогда не влюбляйся!
– Мне уже поздно об этом говорить.
– Маленькая! Рассмеялась бы я, да не смешно. Дурак твой Поттер. Ну что ему во мне? Я холодная, место моё в небе. Да к тому же я его старше.
– А я бы под ноги ему расстелилась, я бы…
– Вот я об этом и говорю! Да только они не ценят. Им было бы на что поглядеть да за что подержаться… А ты к ним всей душой… Ты думаешь, я не была бы рада заслонить собой Седрика? Я помню, как мне хотелось ему проигрывать – ты понимаешь, что это значит? А ему хотелось проигрывать мне – так и играли в борьбу великодуший… А тогда меня не было рядом, ты понимаешь, не было и быть не могло! Нет, не буду плакать! Не буду! Кончу школу, уйду в большой спорт, вся туда уйду, с головой! И сердца у меня не будет. Вот только не знаю, куда красоту девать… – Чу обняла Джинни, как старшую. Едва ли не в первый раз за всю жизнь она была с кем-то откровенна. Да и то не до конца. Китаянка протянула руку и опять взялась за метлу. – Что, подруга, чем плакать – лучше петь. Есть одна мугловая песня, только муглы её ещё не знают, я её выловила в будущем эфире. Я перевести её полностью не смогу, но она меня причаровала.

Джинни моментально подхватила мелодию без слов. Чу оборвала на полуслове:

– Ты разве это знаешь?
– А как же? С тех пор как Гермиона Грэнжер принесла моему папе мугловой музыки, он только эту группу и слушает.
– Гермиона Грэнжер? Слушай, передай ей от меня привет и что я хотела бы познакомиться с ней поближе. А пока допоём?

И они допели песню о тех, кто на нелегальном положении только потому, что считаются людьми второго сорта. О тех, кто приравнен по вредоносности к наркотикам:

Чу пела, как говорила с небом. А Джинни находилась внутри непонятной, но приятной ауры…

Квидишные команды потихоньку потянулись на тренировки, и Гарри Поттер в том числе.

Джинни чуть не столкнулась с ним на обратном пути в замок. Залилась краской, отскочила в сторону, бросилась бегом. Хотя вряд ли Гарри её даже заметил.

У самой школы Джинни увидела брата. Тот шёл смотреть тренировки, но с таким видом, будто ему предстояло целый день готовить зелья под сверлящим взглядом Злея.

– Ронни, – Джинни стала похожа то ли на маму, то ли на медсестру, – ты чего… чего не с Гарри?
– Да ему всё ещё ни до кого.
– А где Гермиона?
– Видимо, у себя.
– Да не вешай ты голову! Она тебя любит! – выпалила Джинни и убежала.

– Привет, Огрид! Наряд вне очереди! – весело прокричали они.
– Кому, мне? – всполошился гигант.
– Да нет, нам двоим!
– А, старый обычай вспомнили? И сколько работаю, все с этим до меня! Ну, грядки к вашим услугам. Только смотрите – ведь это всё одно что договор подмахнуть! Коли потом передумаете – как долбанёт молоньёй не тебя, так её, а не её – так меня!
– Насколько я помню из «Истории «Хогварца», – Гермиона осталась верна себе, – ещё не было ни одного случая.
– Об этом не пишут, – наставительно сказал Огрид. – Может, карты на вас разложить? Ну знаете, девчонское гадание на четыре масти?
– Огрид, не глупи! – возмутился Рон. – Пусть этим занимается старуха Трелани. А я половину и так предскажу. Бубны и крести. Куча детей и совсем мало денег.
– И очень много пик, то есть ссор, – хихикнула Гермиона. – Я сегодня предлагала взяться за посуду на кухне. А он…
– Ну ладно вам, – махнул рукой Огрид, – – вижу, что вас и черви в накладе не оставили, главное то есть чувство… Только до меня всё семиклассники с такими делами, а вы у меня в пятом… За три года столько может кирпичей нападать! Ладно, только чтоб баллы не летели! И ещё: не лезьте на глаза Гарри!

Тяжёлое молчание провисело над хижиной ровно минуту. Потом над грядкой воздали должное всё той же испанской группе. Но выбирал явно Рон. Звучала песня, написанная на их родном языке и сугубо лирического свойства:

Сегодня Чу встречала рассвет уже с двумя подружками. И младшая из них так и разинула рот:

– Так это же я рыжая! 4

Гермиона рассмеялась:

– Джинни, «красные» – это такие муглы, которые борются за справедливость во всём мире. Я лично как домой приезжаю – хожу с родителями на акции протеста. Мы выступаем против мирового господства Америки.
– Я так и знала! – Чу радостно вскинула руку Рот Фронтом. – Джинни, Америка – это хуже всякого Вольдеморта, – рыженькая пискнула, Гермиона вздрогнула. – Их власть, – спокойно и зло чеканила китаянка, – это когда ты вроде как сам решаешь, но перед этим тебе вложат в голову мысли.
– Брр! – Джинни это уже проходила в первый год учёбы.
– Тебе, Гермиона, хоть с родителями повезло, – продолжала Чу. – И тебе, Джинни, тоже, насколько я знаю.
– Да, не в обиду всем Уэсли будь сказано, они такие бедные, что не могут не быть «красными». Мы, Джинни, за то и воюем, чтобы не было так: кому всё, кому ничего. Америка на колдунов тоже распространяется, хотя многие это отрицают.
– Ой, девчонки, я молчала пять лет и не знала, что есть вы! Может, надо было быть попроще? А то у меня так: есть муглы и есть «красные». Может, нехорошо так про родителей, но мои – из муглов муглы. Просто махровые! В своё время их семьи бежали из Китая. Их там хотели заставить обрабатывать рисовые поля. А они заявляли, что они – интеллигенция. Хотели, наверное, заново изобрести бумагу, или порох, или компас, или что там ещё. Или обучать европейцев эзотерике. Мугловая эзотерика – можете себе представить, девчонки? – тут подруги впервые услышали, как смеётся Чу Чэнь. – Итак, они осели в Англии. Мой дед открыл в предместье Лондона лавку «Путь к себе». Стал торговать амулетами, благовониями, звукозаписями и всякой шарлатанской литературой. Потом лавка перешла к моему отцу. Примерно в это время родилась я. Мои родители объявили себя жутко прогрессивными и решили, что у них будет не больше одного ребёнка. С меня они сразу же начали сдувать пылинки. И запирали в витрине для привлечения покупателей! – Чу, конечно, преувеличивала, но и сама этому верила. – А я, когда только могла, удирала на улицу. Целой ватагой мальчишек верховодила! Мы проказили и мечтали о лучшей доле. Когда мне было лет девять, я откровенно сказала родителям, что не надо было уезжать с земли предков. Выше головы не прыгнешь. Их, таких гордых и таких прогрессивных, здесь всё равно считают за второй сорт. А там, в Китае, были бы гражданами как все. Они стали на меня кричать: «Ну и катись в Китай!» – «Ну и пойду», – сказала я. Топнула ногой – и оказалась там, в Китае. Сколько-то побродяжила, пока не попала в детприёмник, а оттуда – в коммуну. Ну, такая школа вроде нашей, только мы там ещё и хозяйничали сами, и делали разные вещи. Я сказалась ничьей и провела там два счастливых года. Играла за свою коммуну во все мугловые игры с мячом. Каждый день – как сражение, как песня! Я была звёздочкой на знамени… Потом меня нашло письмо из «Хогварца». То есть сначала моих родителей. А потом сова отыскала и меня. Из коммуны я исчезла тайно, с сожалением, но добровольно. Я обрадовалась, что я ведьма. И поклялась, что тряхну Англию! Единственное, за что я не люблю «Хогварц» – через него я вынуждена жить летом у родителей. А они каждый день мне говорят: «Так мы и знали, что всё у тебя не как у людей!» А здесь после учёбы лучше всего спорт. С людьми – тяжело, несознательные… Вот, нашлись отличные девчонки – так я их заговорила совсем! Извините, я это доселе только одному человеку рассказывала… А его нет, да и мне, я знаю, суждено умереть в петле на площади. А Поттеру, дураку, нужна земная-земная, горячая-горячая… Джинни, сознавайся: никогда латиноамериканщину не отплясывала?

Джинни, как в трансе, пропела, отражая глазами небо:

– Джинни! – Гермиона была шокирована. – Вот уж я никогда ни у чьих ног не буду!

Чу глядела на рыженькую с нежностью:

– Дикий мёд!
– У них это фамильное, – вырвалось у Гермионы. – И с чего бы это некоторые не хотят быть собой, а ещё у некоторых глаза на пятках?

За спинами подруг послышался свист, претендующий на строку из испанского шлягера. Гермиона встала и пошла навстречу Рону.

Тот по-хозяйски взял её под локоть:

– Что ты тут делаешь столько времени?
– Разумеется, козни строю, брызжу ехидством. Ты же знаешь, что это моё нормальное состояние! Ладно, девчонки, увидимся после уроков. У меня в голове вертится одна мысль, только я никак не могу додумать её до конца.

Гермиона и Рон ушли с поляны. Чу и Джинни переглянулись. Обе подумали об одном и том же: эта парочка всю ночь бродила по шуршащему осеннему лесу…

– Я смотрю, – улыбнулась Чу, – Ману становится чем-то вроде пароля. Нас всё больше! Это только некоторые поют Шакиру…

«Гарри! Приходи, пожалуйста, завтра на квидишное поле за час до начала тренировок. Надо поговорить. Чу Чэнь».

Гарри пару раз щипнул себя за ухо, но наваждение не проходило. Гермиона сказала ему, что приняла эту записку прямо из рук Чу и даже видела, как та её писала. Почерк был летящий, одновременно волевой и затейливый.

И всё-таки недавние страшные события заставляли Гарри подозревать ловушку. Если не самое худшее – то хохочущего Драко Малфоя с компанией…

Но на поле была только она – тоненькая, устремлённая… Гарри пронзила мысль: как, в сущности, мало он о ней знает!

Чу пошла ему навстречу. Глядя в землю, выдохнула:

– Защити!
– От… от кого? – Гарри её не узнавал, эту молнию на метле.
– От чёрных мыслей. Я боюсь себя. Боюсь умереть.
– Слышишь голоса, чёрные, шипохвостые? Тебя обещают убить?
– Нет. Тоска и совесть. На мне жизнь человека.
– Это на мне.
– И на мне тоже. Ты хотел как лучше, а я блюла формальности. Скажи, говорил он обо мне?
– Нет. Но когда я видел его тень, у неё на сердце сияла красная звезда. Может быть…
– Коммунистом умер.
– Мой дядя Вернон утверждает, что от коммунистов всё зло на земле. Но поскольку он за всю жизнь не сказал ещё ни одного верного слова…

Помолчали оба.

– Да не коснётся это никого третьего! – наконец выдохнула Чу, впервые глядя прямо на Гарри. И глаза её не были чёрными. В них переливалось через край расплавленное золото…

Чу опустилась на траву и потянула Гарри за рукав. А дальше как-то само собой вышло, что его голова оказалась у неё на коленях.

Гарри охватило такое умиротворение, как никогда в жизни. В полудрёме, время от времени открывая глаза, он видел над собой склонённое девичье лицо. И вокруг этого лица ему мерещилось пламя…

Один раз он спросил, указывая на Запретный лес:

– Ты Чу или ты оттуда?
– Я из Пристанища, – рассмеялась она колокольчиком. – Спи.

Он потом так и не знал, не приснились ли ему эти слова.

Маленькие тёплые руки приглаживали его непослушные волосы. И однажды она, гордая дочь Поднебесной, наклонилась и поцеловала Гарри в лоб – прямо в знаменитый шрам…

Даже с новой Ищейкой она всё ещё напоминала лес после бури. Но сейчас все как один пылали праведным гневом.

– Бей изменников!
– Вы убили нашего Седрика, чтобы теперь тут миловаться!
– Нападалами их! Нападалами!

Гарри вскочил, заслоняя собой девочку:

– Ни с места, Малфой! Или я превращу тебя в кракодавра! – он вытащил палочку и нацелил на Драко.

Тот заржал:

– Господа хорошие, смотрите, какой у нас Поттер умный! Он, оказывается, знает, как выглядит кракодавр!
– Не менее прелестно, чем ты!

Хуффльпуффцы напирали сзади, толкая вперёд слизеринцев. Малфой не спеша, словно на всякий случай, достал свою палочку.

И тут из-за спины Гарри выступила девочка:

– Зря шумите. Я не Чу Чэнь. Я Джинни Уэсли.
– Ой, сил моих нет! – опять заржал Драко. – Джинни Уэсли бегает где-то там вместе со своими рыжими братцами. – Сейчас убедитесь. Джинни, которая Чу, иди сюда! Надо снимать заклятие!

Молнией по полю мелькнуло что-то рыжее. Миг – и та, которая выглядела как Джинни, стояла рядом с той, которая имела облик Чу.

Девочки подняли руки. Между раскрытыми ладонями проскочила искра. И на глазах половины школы они превратились друг в друга.

Все онемели.

И только Гермиона Грэнжер звонко заявила в полной тишине:

– Подумаешь, обычное заклятие верности! Здесь вообще кто-нибудь что-нибудь читает?

Ещё через мгновение Драко Малфой понёсся на поиски профессора Злея.

– Джинни – сама себе приворот, надо только зацепиться… Всеэссенция – вещь ненадёжная. Во-первых, её готовить сто лет. Во-вторых, ограниченный срок действия. В-третьих, если у нас в школе окажется сразу две Чу Чэнь… Нет, у нас тут всё с обоюдного согласия.
– Не говори, – вздохнула Чу. – Я бы рада была насовсем… Только долго мы друг другом не поприкидываемся.

Потом она учила Джинни, как начать разговор. Рыженькой всё это мало нравилось, она несколько раз жалобно говорила:

– Девочки, а без обмана никак нельзя?
– Как хочешь, Джинни, как хочешь. Зачем же ты к нам шла, как не за помощью? Так о чём бишь я? Когда тебе открыться – решай сама. Только перед этим дай знать мне. Просто щёлкни пальцами за спиной. Ну, решаешься? Да, ты рискуешь, страшно рискуешь. Либо он возненавидит тебя на всю жизнь, либо… Думаю, что всё-таки «либо».
– Всё пойдёт само собой, стоит взяться за руки! – Гермиона блаженно прижмурилась, но успела отвернуться от Чу.
– Решаюсь, – сказала Джинни. – Хоть бы минутку возле него помышкаться, а там уже всё равно.

На лице Гермионы – бесконечное внимание к объясняемому предмету. Чего не скажешь о Роне. Гарри толкает его локтем в бок:

– Рон! Сделай умное лицо! А то у тебя такой блаженный вид, что Злей обязательно придерётся!
– А я, может, только того и добиваюсь! А то тебе взыскание в таком цветнике, да ещё на кухне…

На это Гарри просто огрызается:

– Вот когда ты влетишь в треугольник да ещё получишь ни за что ни про что формулировку «аморальное поведение» – я на тебя полюбуюсь!

Злодеус Злей вычитает с каждого по десять баллов. Но нарваться на взыскание Рону так и не удаётся.

– Не помню, кто мне это говорил, – во всеуслышание ворчит Гарри, – но в армии картошку чистят отделениями! А вряд ли в армии едят больше, чем у нас в «Хогварце».
– У нас в «Хогварце», – откликается Чу, – совершенно неверные представления о трудовом воспитании. Когда я жила в Китае в коммуне, у нас всё это не было наказанием. Мы всё делали сами, по очереди.

Гарри украдкой глядит на неё, подозревая какую-нибудь новую каверзу. Но нет, это настоящая Чу. Гордая, с безлунными глазами – воплощение другой цивилизации, другого края света.

Гарри яростно скоблит картошку и ломает голову над частным случаем философского вопроса. Было ли ему утром так хорошо от того, что было на самом деле, или от того, что ему представлялось?

Джинни прячет от него глаза, но она тоже уже не та, что прежде…

– Золотые твои слова, Чу, – говорит Гермиона. – Por el suelo camina mi pueblo, как поёт наша любимая группа.
– Что-что? Я не доучила испанский – как раз в Китай уехала и занялась спортом.
– Мой народ идёт на дно, говорю. Один раз мы уже морями доправились! А я как раз с испанского начала, потом французский выучила, потом, уже в «Хогварце», за русский взялась. Помню, бедняга Виктор Крум был просто под столом.
– А у меня так: первым делом китайский, потом русский и арабский. Не в обиду присутствующим будь сказано, все муглорождённые ведьмы жутко способные к языкам.
– А также ловко ловят мугловую музыку прямо в эфире, без дополнительных приспособлений, и записывают в память. Врубить что-нибудь или сами споём?
– Давай сами. Интересно, тебе такая русская группа, как «Красные Звёзды», что-нибудь говорит?
– Ещё как!

И старая, как мир, кухня «Хогварца» задрожала от голосов двух благовоспитанных барышень:

Чу и Гермиона не просто сами наслаждались. Они делали всё, чтобы Джинни и в первую очередь Гарри стало скучно их слушать.

Но прикосновение к неведомому и на тех действовало гипнотически. Не понимая ни слова, кроме последнего, они ощущали в воздухе прямо-таки электрические разряды.

Грозное слово отразилось от древних стен восьмикратно и уже четырьмя голосами.

– Здорово! – сказала Чу, как учитель ученикам. – Гермиона, а твой стал бы это петь?
– А куда он денется?
– Мой-то, да будет земля ему пухом, просто за мной повторял…

Вот тут Гарри и порезался. Беззвучно ругнулся и сунул палец в рот.

Джинни выронила ножик:

– Гарри! Мало того, что тебя из-за нас наказали…
– Да не из-за вас! Это всё Злей и Малфой. И не надо так смотреть, как будто я уже умер, ох, прости, Чу…
– А что Чу? Я обручена с тенью и обвенчана с мировой революцией! – она вскинула голову, и всем стало ясно, что это её последнее слово.
– Ну что ж, Жанна д`Арк, не угоди только снова под взыскание! Ты про звезду знаешь? Про звезду на сердце Седрика? Я говорил утром, да оказалось – не тебе…
– Так и знала, что на сердце, а не во лбу! – глаза Чу подозрительно блеснули.

Гермиона показала Гарри кулак:

– Какие вы все… Работу давайте заканчивать! Или кого-нибудь уволить по инвалидности?

Кое-как, в молчании, они покончили с картошкой и разошлись.

Как вряд ли известный им Штирлиц, они научились спать по двадцать минут. Перехватывать на переменах, после уроков. Уходить спать раньше всех и убегать в лес, как только все уснут.

Третью ночь им покровительствовала судьба и Огрид. Третью – и, видимо, последнюю. В воздухе висело гремучее слово «мобилизация». Слухи ходили один другого хлеще. Упорно утверждалось, что «Хогварц» скоро превратится в лазарет. Что последние два-три класса отправят на фронт. Кое-кто ждал этого с нетерпением. А Драко Малфой похвалялся направо и налево, что «откосит» от всего и сразу. Лучше б он этого не делал, ибо в спину ему незамедлительно летело:

– Ты будешь воевать на той стороне!

Альбус Думбльдор заявил официально, что под огонь кто бы то ни было из его ребят попадёт только через его директорский труп и что те, кто вздумает искать приключений на свою голову, будут превращены во что-нибудь неудобоваримое.

Но начальную военную подготовку в школе вводили на днях.

Словом, время было тревожное. И Рон Уэсли, видимо, поклялся, что последние спокойные дни будут принадлежать им двоим. Потом он грозился завербоваться на патрульный крейсер.

Гермиону это одновременно пугало и восхищало. Она, конечно, шутила:

– Только не вздумай вернуться в таком виде, как адмирал Нельсон! – но в душе ужасно боялась его потерять. – Силы небесные, Рон, ну зачем тебе это?
– Во-первых, я этим болен с детства.
– Тогда войны не было.
– Война всегда есть, ты же знаешь. И потом, хочу дать тебе спокойно доучиться. Всё равно ушёл бы туда после школы. Потому что профессор МакГонаголл тебя при себе оставит – и на что нам тогда жить? Если и пристроюсь в министерство – много не положат…
– Да не останусь я, пойду работать! Это ты называешь спокойной учёбой – каждый день похоронку ждать?

Это был вопль на весь лес. Потом она долго и горько рыдала у него на груди, и он просто не знал, что делать…

Наконец она сама сказала:

– Ладно, другим ещё хуже!

И снова до утра пробродили они по лесу, меняясь неумелыми поцелуями и дружескими подколками.

– А в Болгарии тепло…
– Меня там не дождутся. Нечего было Георгия Димитрова из мавзолея вышвыривать!

Рон, во-первых, не знал, кто такой Георгий Димитров. Во-вторых, подозревал, что Виктор Крум этого тоже не знает. Но говорить что-то было не в его, Рона, интересах. Надо быстрей целовать, пока не услышал: «А во Франции тоже не холодно»…

Сегодня его рождение. Его неспетые восемнадцать лет. Добрый он был и глупый, её Седрик. Ну, на большую мохнатую собаку похож. Нет, собаки умные. А у него взгляд, как у оленя. К таким глазам – звезда на сердце? Чу было так, словно кто-то вырезал эту звезду на её собственной коже.

И тут она увидела. Сначала звезду в темноте. Потом любимое лицо.

Чу была ведьмой. Поэтому она ни на секунду не усомнилась в реальности происходящего. И улыбнулась сквозь слёзы.

Тень Седрика заговорила первой:

– Ну и пришлось же мне походить по мытарствам, прежде чем к тебе добраться! Но ты же знаешь, что заставить меня сидеть на одном месте не удалось ещё никому! Не боишься меня?
– Ну вот ещё! – со щемящим чувством она поймала его невесомую руку, и пальцы их переплелись.

Седрик продолжал торопливым шёпотом:

– Моя душа летела в небо, навстречу далёкой звезде. И если бы Поттер не вытащил меня из палочки Сама-Знаешь-Кого, мы бы больше никогда и не свиделись. А так, я скрываюсь и бегаю от ангелов с мечами, которые, ссылаясь на правила, хотят загнать меня на чужую звезду. Теперь я повидал тебя и пойду, наверное, сдаваться.
– Ой, дурачок ты! – Чу села в постели и подтянула коленки к подбородку. – Как будто я тебя отпущу! Да я тебя, чудо морское, оживить собираюсь!
– Чу, это же невозможно! Не существует заклинания, которое…
– Знаем, читали! Но есть сила, с которой рядом не стоял даже дедушка Думбльдор.
– Какие-нибудь китайские штучки?
– Нет, это, радость моя, интернациональное. Сейчас сам увидишь. Только пойдём отсюда, пока девчонок не перебудили! Отвернись! Отвернись, говорю! Ещё насмотришься, ещё надоест!
Седрик повиновался. Чу наскоро оделась, и они бесшумно выскользнули в коридор, а оттуда на улицу. Мигом перебежали открытое место и вошли в лес.

– Ложись на землю, – скомандовала Чу. – Да не крести на груди руки, не в гробу!

Седрик покорно заложил руки за голову. Чу опустилась на землю рядом с ним. Села на пятки, положила горячую ладонь на столь же горячую звезду. Начала тихо – не заклинание, а просто песню на русском:

Чу рубанула свободной рукой по воздуху. Седрик чувствовал волны тепла по всему телу – да, обретаемому телу.

– А о чём ты поёшь? – спросил он.
– Переведу потом. Вы мне мешаете, Седрик Диггори.

Снова тот же жест и рулада без слов. Седрик, обретая силы, выгнулся под её рукой.

– Сейчас заканчиваю.

– А ты теперь живёшь! С днём рождения, Седрик! Можешь вставать!

Вместо этого он притянул её к себе. И они долго целовались, как целуются после долгой разлуки. Потом Седрик, с мальчишеским блеском в глазах, предложил:

– Пойдём Поттера пугать?
– Не надо, ему и так тошно.
– Что это ты его так защищаешь? – кулаки его медленно сжались.
– Чисто по-человечески. Он то ходил как в воду опущенный, а в последнее время начал на людей кидаться. Меня Жанной д`Арк назвал, за то, что я ему дала понять: он мне параллелен как лицо противоположного пола.
– Чу! Во ай ни 6! – глаза Седрика засияли.
– Помнишь ещё… – растрогалась она.
– Конечно!.. Смотри, а звезда никуда не делась! Видно даже сквозь ткань, смотри, горячая какая!
– Конечно! Ты теперь в ином братстве. Как бы это не повредило твоему отцу в министерстве!
– Не должно. Спать пойдём или как?
– Думаю, не стоит. Всё равно утром тренировка. Хотя вряд ли нам в этом году придётся играть. Война на носу!

Тесная дружба между тремя девчонками почему-то его раздражала. Правда, он не смог бы сказать, кого и к кому ревнует.

«Интриганки несчастные! И ещё Рон удрал, думает – я не знаю, куда. Не удивлюсь, если и он был в заговоре. Джинни его сестра, а Гермиона вертит им как хочет.

Психбольница на выезде! Мама, хочу к тебе!»

Материнское тепло ему довелось ощутить всего дважды в жизни. Первый раз, когда после летней катастрофы его обняла миссис Уэсли, а второй…

Интересно, когда вырастет Джинни, будет она похожа на свою маму? Будет хлопотать у очага, печь пироги, ворчать на детей? И никогда не произнесёт таких странных слов, как Чу Чэнь?

Джинни, как тень, подошла к окну:

– Кто здесь?
– Да я, я. Гарри Поттер.

Джинни открыла окно пошире, протянула руки:

– Волосы, очки, шрам… Верю! Ты как сюда попал?
– Тихо, не разбуди никого! На метле. Из своего окна к твоему. Ты можешь вылезти в окошко?
– Наверное, могу, – Джинни встала на подоконник. Гарри протянул ей руку:
– Залезай на метлу! Да не бойся, я тебя держу!
– А выдержит двоих?
– Эта выдержит! Они сделали три сумасшедших круга вокруг замка и легли на курс к лесу.

– Мы куда? – прокричала Джинни.
– Не знаю. Куда-нибудь. Вон идут Рон с Гермионой. Привет, полуночники!

Это было сразу после того, как Гермиона объявила, что другим, мол, ещё хуже. И тут они с Роном увидели этих «других» прямо над собой в небе.

– Привет, Гарри! Что ты там делаешь?
– Как видишь, похищаю твою сестру. Увидимся утром!

«Всполох» снова набрал высоту.

– А ты за них переживала! – вредным голосом сказал Рон.
– Я переживала? Да я всё это и устроила, было бы тебе известно!

Гарри накрыл Джинни знаменитым плащом, вывернув его при этом наизнанку, чтобы не сделать девочку невидимой.

– Ладно, примите наши поздравления!
– Взаимно! – и на ухо Седрику: – Уж не в Австралии ли мы? Это там сейчас весна…

Они снизились на дальнем краю леса. Гарри усадил Джинни на прутья «Всполоха», а сам сел рядом на землю.

– Ты думаешь, я тебя зачем сюда притащил? Съем я тебя сейчас!

Джинни – глаза на пол-лица – ответила совершенно серьёзно:

– Ох, да ешь на здоровье – лишь бы тебе хорошо было! Только, – она придвинулась к нему ближе и торопливо зашептала: – Только это не я скандал подстроила. Я не нарочно тебя задерживала, пока они не пришли.
– Я знаю. Мне тоже было с тобой хорошо. Именно с тобой – чем бы ты ни пыталась казаться.
– Смеёшься ты, Гарри! Я же рыжая и с веснушками!
– Ну и что? Моя мама тоже была рыжая. Так, говорят, от её красоты птицы замирали в полёте и люди теряли дар речи.

Джинни сжала его руку, вкладывая в касания пальцев всё своё сочувствие. Она не ломала голову над тем, как и почему всё это случилось. Ей вообще было всё равно, что случится в следующую секунду. Важно было только чувствовать его рядом – того, о ком мечтала столько лет…

Что до Гарри, то в сердце его не было обычной щемящей боли. Он сидел с закрытыми глазами, отвечая на пожатие Джинни. Потом вдруг поднёс её руку к губам, припал к ладони…

Джинни только и сказала, что «Ой!» Зато Гарри хотелось наговорить ей безумных слов:

– Горячая какая… Спички зажигать можно! Я сегодня для тебя – ну что хочешь! Могу весь лес расцветить розами. Могу луну на небе двое суток продержать. Сегодня всё могу!
– Не надо ничего, будь только со мной. Не покидай!
– Не покидай и ты…

Эту ночь он проспал у неё на коленях. А она так и просидела до рассвета не шелохнувшись…

– Ну, дети мои, я живу на белом свете сто пятьдесят лет и думал, что меня уже ничем не удивишь. Но колледж «Равенкло» заслужил целую тысячу баллов! Надо списаться со школой в Китае.
– Позвольте возразить, профессор, – набрался смелости Седрик. – По-моему, любая, кто любит…
– Да кабы так – ваш случай не был бы первым и единственным. Нет, здесь задействованы какие-то неизвестные мне магические энергии.
– Вот, – Чу притронулась к рубиновой звезде. – Мы же «красные», профессор. Только я от головы, а он от сердца.

Думбльдор посмотрел на них с любопытством:

– Обычно бывает наоборот. И знаете, я часто видел муглорождённых с самой невероятной экзотикой в головах, но никогда не придавал этому значения. Конечно, все мы под мугловой политикой ходим, и не всегда нам удаётся встать выше неё. Но, видимо, не так тут всё просто. Потому я и говорю, что надо списаться с Китаем.

– Профессор, мой народ умеет хранить секреты.

– И да, и нет, если судить по тебе, Чу. Кстати, всех, кто грозился построить коммунизм на нашей старой доброй кухне, я могу назвать поимённо. И если у вас есть что-то вроде кружка – я вас легализую!

Он пробормотал во сне: «Щекотно!» Поймал её руку и проснулся.

– Хорошая… Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя глаза совсем золотые?
– Ну кто мне мог это сказать… Только рассвело уже! Мы пойдём или полетим?
– Полетим – так вылетим! – в глаза бросилась белизна Джинниной рубашки под серебристой тканью плаща, и Гарри отвёл взгляд. – Нда, сумасшедшие мы с тобой, Джинни, особенно я. Пойдём под плащом. Я на поле выйду, а ты невидимкой бегом в школу. А метлу сейчас своим ходом отправлю.

Он поднялся с земли, за ним встала и Джинни. Ноги у неё отнимались, но признаваться в этом она не собиралась.

«Всполох» полетел на поле по слову хозяина. А сам он с рыженькой пошли обнявшись под плащом. Джинни, как русалочка из сказки, ступала босиком по иглам. Но ей это было безразлично…

Вот и край поля. Они остановились, поглядели друг на друга.

– Ты погоди, погоди… – Джинни закинула руки ему на шею.

Гарри взял её лицо в ладони. Ощутил, как захлёстывает пронзительная нежность к этой девочке – от её огненных волос до маленьких ножек.

– Так и не спала. Это нельзя, маленькая моя босая принцессочка. Поцеловать тебя?

Она запрокинула голову и закрыла глаза.

Чувства их обоих были обострены до предела. Им хотелось узнать, как это будет…

На краю неизведанной страны было любопытно и непонятно.

– Не торопись, а то успеешь!
– На сегодня занятия отменены!
– Ты знаешь, что Диггори воскрес?

Джинни прикусила язык, чтобы не сказать всего, что знала. Пошла к себе и с наслаждением завалилась спать.

Её разбудили только вечером, перед торжественным ужином.

Гарри толкнул Рона:

– Так я ж её знаю! Соседка моя по Бирючиновой!

Миссис Фигг оглядела класс и подмигнула персонально Гарри:

– Ну что, леди и джентльмены, как поражать проклятиями тех, кто вам не нравится, вы наверняка научились ещё в первом классе. Я потом это проверю. А сейчас сразу хочу сказать: война будет не на жизнь, а на смерть. И поскольку «Авада Кедавра» – их оружие, то наше на них – серебряная пуля! А первой помощи вас будет обучать всем вам известная мадам Помфри.

И потом ходила по школе с пулемётной лентой через плечо, мрачно напевая из «Красных Звёзд»:

Всем желающим она это переводила и поясняла:

– Поздно готовиться начали!

Седрик её прямо-таки побаивался. Она откровенно бравировала тем, что называла Тёмного Лорда по имени:

– Тоже мне, лорд детдомовский! Попал в никуда не годный приют – и давай вымещать на людях свои комплексы! Гитлера побили – и вашего глупого Вольдеморта тоже побьём! Главное – не бояться его и готовиться, готовиться!

Они с Седриком отработали свой «наряд вне очереди», что собирались сделать ещё по окончании турнира. Гарри и Джинни пока медлили. Словно боялись спугнуть то трепетное и непонятное, что начиналось между ними…

На двери красовался лист пергамента с торжественной надписью:

Состав комсомольского бюро ни у кого сомнений не вызывал. Чу Чэнь, Гермиона Грэнжер и (как шутили, исключительно для солидности) Седрик Диггори.

С испытательным сроком были приняты: Гарри Поттер, Джинни Уэсли и, после некоторых колебаний с собственной стороны, Рон.

Ему сначала представлялось, что всё это такие же глупости, как возня Гермионы с освобождением домовых эльфов. Решающим для Рона аргументом стало:

– Хочешь быть бедным или всё-таки нет?

Соревнования по квидишу, как и предсказывала Чу, были отменены. И компания почти всё свободное время проводила в своём новом приюте.

На лекции к ним ходили хорошо, частью со скуки, частью из-за многократно преувеличенных слухов о возвращении Седрика с того света. Малфой, конечно, попытался как-то прилепить на дверь ячейки надпись: “Лавочка цветных, мугродья, подкидышей, чокнутых и нищих”. Но нарисованный кулак «Рот Фронт» незамедлительно съездил Драко по носу.

За дверью раздался взрыв нечестивого хохота. Вся компания как раз была в сборе. Ребята пекли прямо в камине картошку и жарили сосиски. Гарри жаловался:

– Стреляю в очках – так получается искажение. Целю в центр – попадаю в край. А сниму очки – вообще ничего не вижу. И старушка ещё: «Милый мой мальчик, неужели ты никогда не стрелял из рогатки в своего прелестного братца Дудли?» Это при классе! Хорошо хоть, потом она меня к себе подозвала и на ухо: «Милый мой мальчик, что же теперь с тобой будет? У тебя и защиты-то теперь нет!» Я, чтобы не успеть ощутить укол в сердце, беру и выдаю: «Есть. Только не могу сказать, какая – не хочу компрометировать леди». Старушка так и села!
– Бедная старушка, – покачала головой Гермиона. – Давай сюда очки, я тебе их заколдую, – и тут же официальным тоном: – Товарищ Уэсли-вторая! На комсомольском собрании не целуются!

Сказал раз навсегда:

– Молодёжь, я пытаюсь понять вашу энергетику.

Однажды директору пришлось присутствовать при споре.

– Ну вас с вашими добровольными нарядами! – ворчал Рон на членов бюро. – Я ещё понимаю – взять палочку и пойти из любви к ближнему почистить, скажем, наш пруд. Но зачем мыть классы швабрами и самим готовить обед?

Гермиона бросила на него уничтожающий взгляд:

– Все вы такие, мальчишки! Пойми ты, что не всегда и не везде можно колдовать! Как говорят муглы: на Бога надейся, но и сам не плошай.
– Мне для трудового воспитания хватает лета у Дурслеев, – высказался со своей стороны Гарри.
– Это не трудовое воспитание, а трудовое калечение, – Чу нервно провела пальцами по пулемётной ленте. – Свобода – это осознанная необходимость.

В этот момент Думбльдор быстро поднял руку и поймал что-то в воздухе. В спор он так и не вмешался. Но через пару дней увидел, как «комса» полным составом моет огромные окна в одном из залов. Директор подмигнул мальчишкам. Лицо Рона стало одного цвета с волосами, и он отозвался с высоты:

– Нам стыдно сидеть сложа руки, профессор, когда девочки работают!

Вечером того же дня Думбльдор появился в дверях ячейки:

– Товарищи комсомольцы – я правильно выразился? В вашей комнате я зажёг огонь. Если он будет гореть сорок дней и сорок ночей – мы все получим новую мощную защиту. Но возле него всё время должен кто-то быть. Время занятий беру на себя. Насколько я понимаю, комсомолец не имеет права учиться как попало. А на остальное время составьте, пожалуйста, график. Можете дежурить любым количеством. При этом готовить уроки, говорить о чём хотите, на здоровье – печь картошку… Только нельзя всем сразу спать, нельзя ругаться и… как это сказать… позволять себе что-нибудь лишнее. Засим, товарищи, полагаюсь всецело на вашу сознательность.

– Теперь, пока горит огонь, никому из чистых сердцем не страшно смертельное проклятие.
– Это что, только для членов? – раздался голос от слизеринского стола.
– Для чистых сердцем, – с ударением повторил директор.

…На рождественские каникулы «комса» хотела остаться в школе, исключая, разумеется, Седрика и Чу. Но в последний день перед закрытием Думбльдор вызвал всю компанию к себе:

– Вам, наверное, интересно будет узнать, что в последний день каникул в Лондоне выступает ваш любимый ансамбль. Если хотите – я вас отпущу послушать. Только предупреждаю честно: это не просто концерт, а акция протеста. Так что будьте осторожны, не ввязывайтесь в стычки и ни в коем случае не колдуйте. Вы доказали, что вы все взрослые люди.

Бюро, уже в составе шести человек, немедленно развило бешеную деятельность. К этому времени вокруг них роилось множество сочувствующих. Принять ещё никого не принимали.

Значок “КСМ ШКВИ” нужно было заработать – тогда будут ценить. От кандидата в комсомольцы требовалось активное участие в делах организации и хорошая учёба. В этом случае человек допускался к полосе препятствий. Там приходилось доказывать не только владение магией в пределах школьного курса. Требовалась и обычная физическая подготовка, и умение противостоять идейным провокациям.

Полосу создала первая “тройка” бюро, и первым делом комсорги прошли её сами. Гарри, Джинни и Рон были допущены после сорока дней и сорока ночей борьбы за огонь. Больше пока никого не допустили. И держали сочувствующих под крылом, по колледжам. Свой отряд у Чу, свой у Седрика и свой у Гарри. Гермиона уже была “подымай выше” – староста и комсорг всей школы.

Бюро наколдовало кучу плакатов и поклялось вывести на страх врагам весь наличный состав.

Они с Гарри и Роном провели каникулы у Гермионы, которой действительно повезло с родителями. И сегодня компания должна была встретиться на Диагон-аллее со своими ребятами.

Джинни из последних сил цеплялась за руку Гарри. «Вот, – думала она, – сейчас народ соберётся, может, я отпрошусь…»

Но за положенные полчаса они дождались только Чу и Седрика. Гермиона рвала и метала:

– Вы всем сказали? Всем объяснили?
– Мы ходили по вагонам, когда уезжали, и каждому сказали персонально, – заверила Чу, – правда, Седрик?
– Я тоже ходил, и бумажки совал в карманы, с местом и временем! – недоумевал Гарри. – Вчера так жалел, что на всех сов не напасёшься! Кому смог – позвонил, все свидетели!
– Значит, вывод какой? – неистовствовала Гермиона. – Сознательность у них на нуле! В одно ухо влетает, в другое вылетает! Поубивала бы! – она тут же зажала рот рукой. – Ладно, пошли, а то опоздаем! На главный транспарант народу впритык!

Джинни поняла, что никуда не уйдёт.

…На месте настроение у них сразу исправилось. Они пробились к самой трибуне. Растянули полотнище: «Англия, открой глаза! Ты – колония своих колоний!». Но стоять с ним спокойно было практически невозможно. Когда на помосте появлялся Ману со своей командой, девчонки начинали визжать и прыгать. Он вёл толпу, как любимый учитель или, скорее, как старший товарищ из своей среды. Мальчишки никогда не думали, что их любимые девчонки могут так разойтись. В момент наивысшего накала страстей безвестный оратор поднялся на трибуну с перевёрнутой бумажной моделью американского флага. И последним сознательным действием Гермионы было крикнуть:

– Отходи!

«Комса» прянула назад, увлекая за собой следующие ряды. Гермиона подняла руку, щёлкнула пальцами – и флаг вспыхнул. Оратор бросил его на землю перед трибуной, в полной уверенности, что сам же зажёг этот огонь своей пламенной речью.

– Сейчас начнут бить витрины, – комсорг уже раскаивалась в своём поступке. – Уходим, быстро!

Змейкой они скользнули за трибуну. На ходу свернули транспарант. Потом Чу и Гермиона долго и уверенно вели компанию какими-то глухими переулками. Наконец остановились передохнуть.

– Теперь пойдём потише. Здесь рукой подать до Диагон-аллеи. Эй, Джинни, что с тобой? Джинни!

Тут все увидели, как она с посеревшим лицом сползает по стене.

– Дайте я на неё гляну! Я как-никак медсестра гражданской обороны!

Она приставила палочку к глазу, как подзорную трубу, и направила на Джинни.

Тут же лицо почтенной старой дамы приняло такое выражение, словно она наступила на змею. Миссис Фигг бросила испепеляющий взгляд на Гарри и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.

За приоткрытой дверью мелькнула, скрываясь, крысиная морда Малфоя.

Гарри снова подхватил Джинни на руки, и недоумевающая «комса» шагнула в камин вслед за щепоткой кружаной муки.

– За тысячу лет существования нашей школы… Со времён Годрика Гриффиндора и Ровены Равенкло…
– Да будет вам, Поппи, – Минерва МакГонаголл поправила очки и поглядела издали на заснувшую Джинни. – Мы всё равно ничего не сможем поправить. Аборт – та же «Авада Кедавра», вы же знаете. Пусть девочка лежит у вас, как-нибудь замнём. И не говорите мне, что от этого умирают в четырнадцать лет!
– Я и не говорю. Девчонка здоровая, дай небо всякому! А ему, бесстыднику, что будет?
– Не знаю, Поппи. Тут что-то нечисто. Вы же сами сказали…
– Да, она нетронута. И тем не менее – три месяца. Моё мнение такое, Минерва, что от сильного хотения, да! С этим Поттером всегда всё не как с нормальными людьми!
– Может, всё-таки порча?
– Если и порча – то в самый день рождения. Уэсли – такой старинный колдовской род, а не знают простейших вещей. Как ребёнка назовёшь – такая ему и судьба. И имена вроде Джиневры надо законом запретить давать! Джиневра гулящая была королева. А второе имя у нашей бедолаги ещё хлеще!

…Когда они писали заявления в комсомол, Гарри краем глаза заглянул в листок Джинни и выпалил:

– Слушай, да у тебя полное имя совершенно сногсшибательное! Джиневра… Дезайр 7, – он запнулся на этом слове, ощутил, как кинуло в жар. Тёмное, незнаемое ворохнулось в нём, прошло волной по телу. Вспыхнуло перед глазами Запретным лесом, путаными тропинками, глухими чащобами…
– Джиневра Дезире, – не поднимая глаз, поправила Джинни. – Это французское, видишь, пишется по-другому 8? Желанная, желанный ребёнок – папа мой так хотел дочку после всей этой оравы мальчишек… Но, кстати, многие путают.

Они не встретились взглядами. Смело, не жмурясь, смотрелись в горящее слово “Комсомол” и напрямик выходили из леса…

Мадам Помфри чуть ли не метлой прогнала Гарри из-под окон лазарета. На пути в комнату бюро навстречу попался Малфой с гнусной улыбочкой.

Только он открыл рот в чаянии сказать гадость, как Гарри прокричал ему в лицо какое-то такое страшное слово, что даже сам его не понял.

Соответственно, Драко превратился в нечто не поддающееся определению. С десятью ногами, с десятью рогами, но без глаз и ушей. Существо потыкалось в стены и наконец забилось под плинтус.

…В комсомольской комнате пахло грозой. Рон, со сжатыми кулаками, мрачно стоял у одного окна, Седрик, с совершенно потерянным видом, у другого. Девочки взволнованно шептались у очага.

– Бедная Джинни, – говорила Гермиона, – и зачем только я притащила в честную семью Уэсли записи этой развратницы Шакиры? Ten million ways to love somebody, 9 скажите на милость! И только один – расплатиться!
– Ну неужели ты этому веришь? – сердилась Чу. – Этого же не может быть! Если бы это было правдой, не гореть бы этому огню!
– Не уверена. Ведь не двадцать четыре часа они сидели здесь!
– Фу, как ты можешь руководить людьми, которым не веришь? Тебя послушать – так можно подумать, что тебе завидно!

В эту минуту вошёл Гарри. Безмолвно опустился на колени перед камином и положил руку в огонь.

Пламя взметнулось под потолок, наполнив комнату нестерпимым жаром. Все поглядели на Гарри. А он стоял как статуя, и лицо у него постепенно делалось такое, словно грелся на солнышке. Языки пламени, как тёплые волны прибоя, ласкали его пальцы.

Через минуту друзья Гарри опомнились, оттащили его от огня и с четырёх сторон навалились обниматься.

И Гермиона, краснея за себя, первая промолвила:

– Я знаю, чьи это козни!

– Ваша Тёмность, не вяжитесь с Гарри Поттером, не вяжитесь!

Вольдеморт затыкал уши костлявыми пальцами:

– Помолчи, Червехвост, ты мне мешаешь думать!

Но эта мысль пустила в нём корни. Поттер должен просто исчезнуть с поля битвы. И Думбльдор тоже.

“Ненавидьте и ждите!” – начертал на своём щите Тёмный Лорд. Он помнит тот сентябрьский вечер, когда кривая усмешка тронула его губы от вести: Джинни Уэсли охмурила-таки Поттера. Вольдеморт не забыл ещё, как три года назад влез без мыла в эту детскую душу, как питался её силами, её огнём… Эта рыжая козявка теперь, наверное, совсем поглупела от счастья! Вот только подстеречь бы её вне стен проклятой школы…

Ждать пришлось до самых каникул. И в ночь перед концертом, когда Джинни улыбалась во сне в мирной квартире Грэнжеров, Тёмный Лорд глядел змеиными глазами на потолок пещеры и в красках представлял себе эту девчонку…

За свою страшную жизнь он знал великое множество женщин, как пленных, так и добровольных рабынь. Но гнилое дерево так и не дало ни одного плода. И сейчас, может быть, Вольдеморт думал не столько о затеваемом феерическом скандале, сколько о лучшем варианте бессмертия…

“Белая, как молоко, сладкая, как мёд, ты досталась мне, и хорошо, что именно ты…”

«Комса» в это время разговаривала через окно с Джинни. Та чувствовала себя уже много лучше, но вставать ей всё равно запрещали. Случившееся с ней никак не укладывалось у неё в голове, и главным было то, что её не предали.

Гарри стоял на носках под окном, а Джинни – на кровати на коленях, до умопомрачения целуя ему пальцы… «Комса» повернулась спинами.

Здесь, у лазарета, их и нашёл Злодеус Злей:

– Хорошие новости, молодые люди! Наш добрый Альбус Думбльдор арестован. За то, что развёл в школе «красную» заразу и впридачу под её прикрытием поощрял разврат. Ваш так называемый комсомол ликвидирован. Комната опечатана. А вы, то есть бюро, полным составом исключены из школы. С сегодняшнего дня я директор «Хогварца».

Они уныло брели по нехоженому снегу вдоль железной дороги. До ближайшей мугловой станции были мили и мили. Из всего волшебного добра у ребят остался только зверинец. Хедвига, Свинристель, Косолапсус, жаба Седрика и крыса Чу, которая, в отличие от недоброй памяти Струпика, никаких отрицательных эмоций у кота не вызывала. Сейчас компания больше всего напоминала бродячий цирк.

– Знаете что, – сказала Чу всё с тем же спокойствием, – терять нам нечего. Давайте найдём и убьём Вольдеморта.

Все уставились на неё.

Рон покрутил пальцем у виска. Гарри почти закричал:

– Ты просто не знаешь, что говоришь! Все эти годы ты была от него дальше, чем кто-либо из нас!
– Зато я была коммунисткой ещё когда вы все пешком под стол ходили! – Чу махнула рукой – и исчезла.
– Небо и ад! – Гарри стряхнул с плеча сову. – Ищи, Хедвига, ищи, бедная! А мы пока пойдём как шли…

Седрик был, как ни странно, спокойнее всех:

– Она справится! – за что на него тут же посыпались нарекания.

Джинни, не проронившая ни слова со времени ухода из «Хогварца», вдруг повернулась к Гарри:

– Даже если справится – останется ещё Вольдемортёныш! – это вырвалось у неё с лёгкостью отчаяния.

– Глупости говоришь! – Гарри сильнее прижал локтем её руку. – Было бы так – у меня бы рядом с тобой непрерывно болела голова. У тебя фантастическая энергетика, она что хошь нейтрализует!

Но, видно, не суждено ему было полежать в это утро с закрытыми глазами, предвкушая новые успехи. Зловещую тишину логова нарушил звонкий голос:

– Том Реддль, ты старый дурак!

Вольдеморт, не глядя, отмахнулся палочкой, как от назойливой мухи:

– Авада Кедавра!

Палочка в его руке хрустнула и переломилась.

Вольдеморт сел и дико захлопал глазами. А девчонка стояла перед ним и улыбалась.

Она была совсем юная, миниатюрная, раскосенькая. Одета слишком легко для зимы и вызывающе как с колдовской, так и с мугловой точки зрения. Под расстёгнутой курткой – футболка с туманным для Тёмного лорда рисунком и надписью на двух языках: «Москва – Пекин. Сталин и Мао смотрят на нас». Кожаная юбка, стройные ноги в сапожках. На голове – оранжевая косынка-бандана с ацтекскими идолами и большими буквами: «Manu». А во лбу – сияющая красная звезда.

– Ты Гарри Поттеру кто? – тупо спросил Вольдеморт.
– Соруководитель комсомольской работой. А вот Седрику Диггори я очень даже кто. Получай, палач!

Чу выбросила вперёд руку со сжатым кулаком. Из звезды вырвался лазерный луч.

Вольдеморт пригнулся – только опалило волосы. Поймал девчонку за руку и рванул на себя.

Свободной рукой Чу успела вцепиться ему в щёку и пару раз плюнула в лицо. Но из пальцев Вольдеморта уже лезли длинные липкие нити. Они обвили запястья Чу и, отцепившись от Тёмного Лорда, приклеились свободными концами к потолку.

– Вот теперь я полюбуюсь, как ты умрёшь с голоду!

Чу повисла, как гимнастка на кольцах, и ровно минуту предавалась сожалениям, что не взяла с собой крысу, а для начала – рогатку. Потом Чу начала тихо, но очень твёрдо:

Эту песню «Гражданской Обороны» она не очень любила. Даже не помнила всех куплетов. Но сейчас почему-то знала: надо повторять и повторять этот гипнотический припев, пока хватает дыхания…

Терпеть это состояние было невозможно. И ребята, всем чертям назло, решили перепеть с начала до конца свой излюбленный репертуар.

Попутчики затыкали уши и кричали:

– Молодые люди, у вас совесть есть? – на что получали мрачный ответ:
– Конечно, нету, иначе с чего бы нас из школы выгнали?

Люди отсаживались от них всё дальше и дальше.

И ребята остались в вагоне одни, когда из пустоты появилась Чу с Хедвигой на плече и звездой во лбу. Разговаривать она могла только шёпотом и подсела к Гермионе:

– Товарищ Грэнжер, объяви мне выговор! Занесение на физиономию я уже получила, – она тронула звезду.
– Товарищ Грэнжер для начала даст тебе молока горячего с содой, – Гермиона развела прямо на полу маленький костёрчик, принялась греть питьевую воду. Сунула мальчишкам банку сгущёнки и нож. А Седрик принялся бережно растирать затёкшие запястья своей сумасшедшей любви…

…От питья Чу сразу полегчало, и она смогла рассказать, как было дело:

– Итак, он остался без палочки и, по-моему, тронулся умом. Я много часов подряд пела про дурачка. Вольдеморт сперва думал о чём-то своём, но постепенно его это начало бесить. Убить меня он не мог, и уйти, видно, некуда было. Когда прилетела Хедвига, он как закричит: «Убери её от меня!» Ну, она расклевала верёвки, и вот я здесь. Спасибо за сову, Гарри. Беру на себя смелость заявить: Вольдеморт вышел из строя, не знаю, правда, на сколько. Всей «комсой» могли бы добить. Покажешь дорогу, Хедвига?

Сова расправила крыло, указала по направлению движения поезда.

– Далеко?

Сова покрутила головой.

– Ну тогда, – распорядилась комсорг, – едем до города, а там будет видно. Кстати, а почему мы ещё туда не приехали? Не подозрительно ли долго мы едем?
– Да ладно, хоть выспимся, – Рон, кажется, высказал общую мысль. – Приедем же когда-нибудь!

Чу достала зеркальце и расчёску. Поглядела зачем-то на Гарри, потом на своё отражение. Принялась сооружать себе чёлку.

– Чтобы муглы не шарахались, – пояснила она.

Гарри поинтересовался:

– Больно было? Как мне?
– Ты знаешь, нет. Только щекотно, – усмехнулась Чу, начёсывая на лоб блестящие чёрные пряди.

Завершить начатое ей так и не удалось.

Злое слово попало в Джинни.

Седрик с Роном малодушно удрали в тамбур. Гермиона крикнула им вслед:

– Эй, пройдите по вагонам, поищите доктора! – и, не переводя дыхания: – Гарри, а ты сядь рядом и держи её за руку. И сними очки. Чу, завяжи ему глаза банданой. И давай мне сюда всё чистое тряпьё, какое у кого найдёшь!

Она распоряжалась, а сама в это время грела всю наличную воду во всех наличных ёмкостях. Хоть огня было неограниченное количество.

Джинни кричала громко и с надрывом: «Мама! Мама!» И, наверное, миссис Уэсли в Пристанище слышала это. Главной змеёй в её глазах выходила почему-то Гермиона…

Рыжая голова Рона просунулась в дверь:

– Мы одни во всём поезде! – и тут же скрылась.
– Ну и хорошо! – бросила Гермиона. – Ещё не хватало, чтобы муглы…

Ногти Джинни больно впивались в Гаррину ладонь. Он, как назло, вспомнил: мать Вольдеморта умерла в родах. И твердил беззвучно: «Не уходи! Не уходи!»

Потом спохватился и перешёл на другую формулу:

– Не отпущу! Не отдам!

Измученная Джинни спала мёртвым сном. А остальные провели милую ночь, гоняя дрюзгодементора с помощью «Экспекто Патронум» и пустой посуды.

Поезд всё летел вперёд, и конца пути не предвиделось.

К утру им удалось выгнать существо в окно. Было видно, как дрюзгодементора унёс ветер.

«Комса» рухнула спать. И где-то в глубине другого дня проснулась от громкого объявления по вагонам:

– Внимание! Поезд прибыл в город Вологду. Просьба освободить вагоны.

Хорошо, что повторили несколько раз – объявляли по-русски.

В Вологде было лето. Не очень жаркое, но лето. Ребята сошли с поезда, сознавая, как дико должны выглядеть. Джинни передали с рук на руки Гарри. В последнее время он только и делал, что таскал её на руках. Смотрелось это, надо сказать, странно при их почти одинаковом росте. Но не приходилось завидовать тому, кто попытался бы оспорить у Гарри эту честь…

В Вологде было не только лето, но и раннее утро. “30 июня 2002 года”, красовалось на табло. Это отметил глаз, но не сознание. В зале ожидания нашлось где посидеть. Гермиона немедленно занялась подсчётом еды и денег, организацией перехода на летнюю форму. Отправила Чу искать обменный пункт. На чём пока план действий заканчивался.

Джинни в мугловую больницу – исключено! А у кого и как искать помощи?

Рыженькая лежала на сидении, взгляд у неё был затравленный. Из последних сил она обняла Гарри за шею, пригнула его голову к своему лицу. Сказала:

– Я умру.
– Не говори так. Не говори!
– Нет, я знаю. Иди ко мне! Целуй меня, пока дышать не перестану! Это не для меня, а для тебя.
– Родная, ты бредишь! Неужели я похож на вампира?

«Комса» глядела в другую сторону. Сознание собственной беспомощности придавило к земле.

Джинни буквально исходила нежностью. Прикосновения её горячих пальцев будили в Гарри воспоминания об огне в комсомольской комнате.

Огонь погашен. И вот так, вот так должно всё кончиться?!

Русская бабушка тронула Гарри за плечо. Но поскольку в ту минуту он и по-английски понимал с трудом, старушка просто отвела от него Джиннины руки. И, крепко держа их в своих, зашептала заговор.

Бабушка была самая обычная, в платочке. Но с совершенно иконописным лицом. А взгляда такого «комса» не видела ни у кого в «Хогварце», пожалуй, даже у Думбльдора.

Джинни успокаивалась на глазах. Улыбнулась и села.

– Теперь она сможет дойти до дому. Дней пять пусть полежит тихо и ещё, хотите, я вам дам одно питьё?
– Спасибо вам огромное! – Гарри совладал с волнением и сам удивился, как легко идут с языка русские слова.
– Спасибо! – выговорила Джинни и, тем не менее, приникла к его плечу.

Гермиона снова приняла командование:

– Уважаемая миссис, благодарю вас от имени всей нашей компании! Вы не могли бы нам подсказать, где бы ей полежать эти пять дней? Нам бы только её подлечить, а там надо домой выбираться!
– В больницу лучше не кладите! – поджала губы бабушка. – Там стакана воды не допросишься! Слушайте, можете ко мне! Сеновал большой, а девочке Танюшка моя постель уступит. И я буду давать ей питьё.
– Спасибо, только нас шестеро, да ещё животные у нас, а денег на всех – вот… – Чу как раз их обменяла.
– И-и, милые, мы зараз столько никогда не видим! Танюшка!

Тут «комса» впервые увидела высокую девочку с тяжёлой светлой косой, на вид ровесницу Чу. Старушкина внучка стояла поодаль, около накрытых марлей вёдер.

– Танюшка! Свези девочку с парнишкой к нам. А из остальных – съездите, пожалуйста, кто-нибудь со мной на рынок, постойте, пока я всё продам, – она кивнула на вёдра.
– Да мы вам грядки прополем, дров наколем… – Гарри быстро-быстро протирал очки.

– Вот наша деревня. А вот посёлок “новых русских”. Начинали учиться, помню, все в одной школе, а теперь они для своих деток лицей отгрохали!
– Танья, а колдовать ты учишься?

Она посмотрела на Джинни сверху вниз.

– Ну бабушка же твоя – колдунья! – удивился в свою очередь Гарри.
– Ты что?! Она же Богу молится! Правда, у себя дома, говорит – и так услышит.
– Но она ведь может что-то необычное!
– У нас вся деревня это может. А вот в новорусском – никто. Бабушка говорит – это потому, что они поклоняются золотому тельцу. Ну, деньги любят больше всего на свете.

…Дома Таня уложила Джинни, напоила отваром бабы Глаши. Рыженькая заснула с улыбкой на губах.

– Пусть спит. Ничего с ней не случится. Пойдём на улице посидим. А то, Гарик, я так и не поняла про это колдовство.
– Я про ваше тоже не понял, – тревога уступала место жгучему любопытству.

Они уселись рядом на крылечке.

– Чернику будешь? – Таня запустила руку в лукошко.
– Спасибо, – Гарри подставил ладонь. – Так вот, у нас колдуют и богатые. У нас у кого обнаружат способности – берут на семь лет в школу.
– Ну, вы там вообще красиво живёте! Нам тут выжить бы! У меня родители в колхозе месяцами без зарплаты сидят, а мы с бабкой на огороде…
– Танья, я никак не пойму: неужели у вас в России нет параллельной структуры для таких, как твоя бабушка?
– А мы что, преступники или ненормальные? Мы как все, мы – народ русский! Это для них нужна параллельная структура, для тех, кто нас грабит. Колыма называется!

Про Колыму Гарри не понял, но сразу стало легче:

– Знаешь, Танья, ты будешь долго смеяться, но нашу компанию исключили из школы за то, что мы комсомольцы.
– Ого! Тогда, товарищ, пошли! Засиделись, а ведь на нас весь дом!

На рюкзаке у одной из них Гарри с удивлением прочёл название родной школы.

Девчонка с рюкзаком бросила на землю пустую бутылку из-под пива:

– Танька! Ну ты даёшь! Мы в Верхнем городе друг другу за значки глаза выдираем, а ей, бидонвилльской, два ведра несёт Гарри Поттер во плоти!

Вторая девчонка вынула изо рта тонкую сигарету:

– Молодой человек, можно с вами познакомиться? Вы из какого фэн-клуба?
– Не знаю, о чём вы, но вы-то явно из несуществующего колледжа! Посмотрел бы я на курящую девочку в «Хогварце»! Дайте пройти, я несу воду для Таньи из бидонвилля, которая умеет колдовать!
– Пошли, Гарик, там Джинни заждалась! – Таня не удостоила «новорусских» даже взглядом.
– Ненавижу поттероманов – они в нас играют! – бросила девчонка с рюкзаком. – Ишь, какой акцент себе поставил!

На это им уже не ответили. Таня с Гарри шли молча, думая каждый о своём. Но, видимо, в какой-то момент их мысли пересеклись.

– Я вспомнила! Шёл в городе такой фильм – «Гарри Поттер и философский камень». Я-то не видела – я и не помню, когда последний раз в кино была…

«Я прямо как Чу», – поймал себя Гарри.

Джинни проснулась, словно из глубины вынырнула. И тут же из глаз её брызнули золотые лучи:

– Ты!.. – она с усилием протянула руку, провела ему по волосам и щеке.
– Джинни, ты как?
– Живая… Нигде не больно. Только слабенькая очень…
– Умирать больше не собираешься?
– Если только за тебя…

Гарри заткнул уши:

– Ещё раз такое услышу…

В горницу заглянула Таня. Улыбнулась и погрозила пальцем:

– Проснулась, подруга? Смотри, тебе нельзя много разговаривать.

Джинни захлопала глазами, вживаясь в чужой язык. Потом сонно улыбнулась:

– Я и не разговариваю…
– Мы просто чуть-чуть воркуем… – Гарри уже сидел на полу у её постели, и голова его покоилась на подушке, почти в пламени Джинниных волос…

Таня перекрестила их от порога и скрылась.

– Какая непонятная страна! У каждого простого человека в глазах больше доброты и мудрости, чем у любого нашего профессора. Но зато как получше одет, на шикарной машине или с сотовым – так муглище махровое!
– Ну я, наверное, недаром колдую песнями «Гражданской Обороны»! – Чу снова проявила на футболке эмблемы советско-китайской дружбы.
– А ещё, – вмешался Рон, – мы, Гарри, на афишах твоё имя видели! Только парень нарисованный на тебя совсем не похож.
– У тебя лицо умное, – Гермиона была абсолютно серьёзна.

Гарри чуть не подавился тем, что ел.

…Джинни оживала на глазах. Уже на третий день вышла на крыльцо погреться на солнышке. Гарри без церемоний усадил её к себе на колени. И, жмурясь, как котята, они не слышали, как рядом с ними, в короткой передышке от дел, толковали о Боге и загробной жизни.

Седрик описывал ангелов с мечами, от которых прятался несколько месяцев.

– Нет, – сказала Таня, – я бы не хотела на другую планету. Возродиться в траве, в цветах, в птицах или зверюшках – дело другое. Рай – он ведь здесь! – она широким жестом показала вокруг себя.

А Гарри ни с того ни с сего накрыла ледяная волна. В ушах встал дикий крик Джинни из той бесконечной ночи: «Мама! Мама!»

Над ними парил дрюзгодементор. Дёрнул девочку за косу:

– Мама, есть хочу!

Гарри и Джинни превратились в один сгусток страха. Гермиона и Чу что-то кричали, Седрик и Рон махали руками.

Таня презрительно посмотрела на существо. И её негромкий голос перекрыл шум:

– Сгинь, нечисть! Сгинь, погань! Мы – русские! У нас чисто!

Мини-дементор с воем ретировался в сторону новорусского посёлка. И что там началось! Хоть с крыши бросайся. Правда, молодое поколение радовалось даже этому проявлению чудес в так называемом Верхнем городе. Девчонки пичкали существо шоколадом и, как рассказывали, даже сотовыми телефонами.

Вечером, на сеновале, Гермиона переступила через британскую гордость и объявила «комсе»:

– Я поняла эту землю. Есть муглы – и есть русские!

– Человек только что с того света. И учиться ему всего полгода осталось!

Минерва МакГонаголл тоже попыталась выступить в защиту своих гриффиндорцев. Но Злодеус Злей вытащил из-под мантии дрожащее несуразное существо и на глазах педсовета превратил его обратно в Малфоя. Дорвавшись до власти, Злей продолжал благоволить к своим слизеринцам. Так и не поставил никого вместо себя завучем. Постоянно созывал собрания колледжа. После них слизеринцы ходили с задранными носами и шептались по углам.

Коллеги-преподаватели роптали. Вплоть до следующего педсовета, на котором, видимо, было принято какое-то важное решение.

Фред и Джордж Уэсли кое-что подслушали под дверями и рассказывали впоследствии:

– Наша-то как закричит на Злея: «Вы же детьми рискуете!» А он: «Такими можно!»

Гермиона потом кричала: «Как я могла забыть? Я же читала про призрачный поезд! Причём каждый раз он вывозит в другое место, да и во времени смещение даёт».

…Выгрузив учеников на станции, Злей велел им прыгать по одному с платформы. И постепенно весь колледж оказался в логове Вольдеморта, растянутом с помощью пятого измерения.

Злей опустился на одно колено перед ложем Тёмного Лорда. Тот всё ещё не оправился от визита дикой комсомолки и от длинного носа, с которым его оставила другая бессовестная девчонка – эта рыжая козявка Уэсли.

Рука Вольдеморта с трудом протянулась, чтобы блудный Упивающийся Смертью смог её поцеловать.

– Мой Лорд, вы дали мне последний шанс. И вот я прикрыл в «Хогварце» комсомол и создал для вас Тёмную гвардию!

Слизеринцы подходили по одному. Тёмный Лорд каждому клал руку на голову и глядел в глаза. Многие отводили взгляд, но немало было и тех, кто выдерживал.

Злей смотрел на своих учеников и думал: «Да, я всегда говорил, что «Слизерин» – не колледж, а колония, даром что сам оттуда!»

Дольше всех Вольдеморт общался с Драко Малфоем:

– Ты пойдёшь дальше своего отца. Ты никогда не чувствовал, как я тебя веду и направляю?
– Чувствовал, о Великий Лорд…

Наконец Вольдеморт перевёл дух:

– Хорошо, Злей. Сорной травы, конечно, хватает, ну да потом выполю. Сейчас сил нет. Ты прощён. Жди меня в «Хогварце», как только я наберусь сил…

…Остальные три колледжа в это время были на стрельбах или учились блокировать проклятие подвластия.

И тут-то в них со всех сторон ударили заклятия. Все учителя и ученики повскакали с мест. Только Тёмная гвардия, все те, кто выдержал взгляд Вольдеморта, застыли в полупорыве помочь той стороне. Никто из них не в силах был сдвинуться с места. В страшной свалке Драко Малфою довелось испить до дна ту чашу, которую он так часто подносил к губам Гарри. Люциус Малфой пал от серебряной пули на глазах беспомощного сына.

Битва продолжалась с переменным успехом. Но в единоборстве Злея и Вольдеморта совершенно ясно было, на чьей стороне сила.

От мгновенной смерти Злодеуса спало только то, что Тёмный Лорд был без палочки, а кругом всё вверх дном.

Детки “новых русских” в пику устроили свою вечеринку с шашлыками из дохлых кошек и многоваттовым магнитофоном. Уже сильно выпивши, пошли толпой к советскому огню. Дурными голосами заорали:

“Новорусские” призадумались. Их знакомство с частушками ограничивалось пошлой телепередачей “Ох, Семёновна!”. Девчонки попытались апеллировать к Гарри и его компании по-английски, на любимую тему Малфоя: “Зачем водиться с оборванцами?” Но только впустую продемонстрировали своё поставленное произношение вкупе с незнанием грамматики и крайне скудным словарным запасом.

За это время остальная часть буржуев наконец выдумала частушку:

Советская сторона тут же ответила:

Буржуи переглянулись с мини-дементором и проорали:

– Ну хорошо же! – крикнула Таня. И раньше, чем закрылась руками Джинни, чем полыхнули Гаррины глаза, колхозные грянули:

Буржуйские детки, растеряв слова, бросились вперёд. Но перед ними выросла стена огня. Костёр взял поляну в кольцо.

На этом празднике жизни зарубежные гости обеспечивали только пиротехнические эффекты. И в своё время в разные точки огненного кольца вошли комсомольцы «Хогварца».

Самые благоприятные известия получил Седрик. Его отца вполне уважительно «ушли» на пенсию. И мистер и миссис Диггори с нетерпением ждали домой сына и его храбрую невесту.

Гермиону тоже никто не собирался убивать. В письме было только пожелание: подальше от Поттера, а уж от этих Уэсли – и подавно.

А вот миссис Уэсли прислала мало-мало не Вопиллер. Всё потому, что Рон писал ей телеграфным стилем: «Мы вшестером попали в Россию. Едем домой, как только позволит здоровье Джинни».

Гермиона, помнится, узнала об этом, когда совёнок с письмом был уже в пути. И пригрозила, что в Англию Рон вернётся без ушей.

– Сказал бы мне – я бы сама написала!

Но в ответе миссис Уэсли было так: «За что нам это? Ваш отец теперь работает на мугловой автостоянке!!! Я только и дрожу, как бы он что-нибудь там не заколдовал и не сел. Хоть на том спасибо, что братьев ваших не тронули. Рон, хватай Джинни и тащи домой. Гарри пусть тоже едет, что делать – окрутим их по факту. Но что до этой змеи Грэнжер с её развратной музыкой, то ноги её больше не будет в моём доме!»

Рон был вне себя:

– Ты, значит, змея, да ещё с ногами?! Да знала бы моя матушка, что без тебя Джинни не доехала бы до Вологды! Ладно. Сам во всём виноват. Но теперь уж не допросятся, чтобы я ехал домой. Уйду на крейсер, а ты меня дождись, хорошо, Гермиона?

Она даже не крикнула, что это не по-комсомольски. Просто поглядела широкими глазами:

– Ронни! Мы же через костёр прыгнули и не расцепили рук! А теперь ты уйдёшь без меня?
– Ой, не женское дело! – Рон шагнул в огонь. – Патрульный крейсер-метлоносец!
– Ну и пожалуйста, ну и как хочешь! – Гермиона вошла в кольцо в противоположной стороне и громко назвала свой домашний адрес.

Чу Чэнь спокойно позволила Седрику увести её к нему домой:

– Ближайший бой – не наш бой. Я просто знаю – и всё.
– А мы куда? – Джинни цеплялась за руку Гарри.
– Там виднее, – он кивнул на небо.

После Вологды за всеми ними начала замечаться склонность к колдовству наугад.

Джинни в последний раз окинула взглядом деревню и вдруг промолвила:

– А существо жалко… Оно не виноватое ведь…

У Гарри глаза перестали помещаться за стёклами:

– Проклятие! Ну, если у тебя… у нас с тобой детей не будет – одной смертью Вольдеморт не отделается! Я его убью, потом воскрешу и убью снова.
– Да брось ты, – у Джинни опять стало взрослое лицо. – Уж этого добра у всех Уэсли много больше, чем надо!

В былые времена море у Азкабана патрулировало всего одно судно. Но минувшим летом Думбльдор настоял в министерстве на увольнении дементоров и снаряжении второго корабля. Это судно было доверено двум реабилитированным – Сириусу Блэку и Рему Люпину. Но беда в том, что никто под таким началом служить не хотел.

С основного крейсера Рона, конечно, прогнали. Велели вытереть сопли и сдать хотя бы экзамен на С. О. В. У. Но, на своё счастье, Рон увидел в море другое судно, гораздо менее шикарное и под названием «Косой Аврор». А за штурвалом – знакомую фигуру с чёрной бородой.

– Эге-гей, Рон! – крикнул Сириус Блэк. – Ассио, поговорим!

Призывное заклятие мгновенно перенесло Рона на борт «Косого Аврора».

И потекли счастливейшие дни в жизни юного Уэсли. Наконец-то он что-то значил сам по себе и без него не могли обойтись. И только стоя в одиночестве за штурвалом, он вспоминал и вспоминал свою невозможную Гермиону…

В тот день, когда он сменился с вахты и сидел на палубе, она ему привиделась – его мечта и, как ни крути, его командир. Будто бежит по волнам, облепленная мокрым платьем, и волосы её развеваются по ветру.

– Иди ко мне, – выдохнул Рон из глубины сердца. И это подействовало лучше всякого заклятия. Миг – и Гермиона стояла рядом с ним. Она была настоящая и мокрая, как мышь.

– Ух, спасибо, – она протянула к нему русалочьи руки, но тут же спохватилась: – Ой, весь мокрый будешь…
– Пойдём, – он повёл её в каюту. Протянул свою вторую тельняшку. – Вот, надень и лезь под одеяло, грейся, – продолжал он уже через дверь. – Сейчас попробую спроворить усладэля.

Вскоре они уже сидели рядом на койке.

– Что, ты так и бежала ко мне от самого Лондона? – Рон старался не смотреть на её колени. Его тельняшка была Гермионе как короткое платье.
– Да, так и бежала, хотя одному небу известно, стоишь ли ты этого!
– Ну, знаешь! Пойду-ка я отсюда от греха подальше! Миленькая, пока твои вещи не высохнут – из каюты ни на шаг. Тут, конечно, все свои – Сириус и Люпин, но чем я виноват, что ты в моих штанах утонешь?
Он ушёл так быстро, что Гермиона не успела даже выразить радость от знакомых имён.

– Пока тебя не было, Рон, мы тут на автопилоте выезжали. А теперь ты остаёшься полновластным хозяином нашей посудины.

Это, конечно, здорово, но ещё лучше то, что рядом Гермиона. В тельняшке и юбке она стоит у борта и смотрит на Рона за штурвалом. Море сегодня тихое, и прекрасно виден зловещий утёс – Азкабан. – Разумеется, пытались. Он нам сам не велел. Говрит, что пока он внутри – Упивающиеся, которые тоже внутри, ведут себя тихо. Так, а это что?

К утёсу подходил какой-то корабль под чёрными парусами.

Рон пальнул в воздух, вызывая крейсер. И не услышал ответного сигнала.

Зато с чёрного корабля по ним выпустили ядро. Правда, промазали, повинуясь жесту Гермионы.

Рон открыл огонь из обоих орудий:

– Не обращай внимания, я сейчас буду ругаться как последний слизеринец! Может, там опять осьминоги распоясались, но всё-таки где эти…

Он говорил, а сам продолжал палить по чёрному кораблю. Гермиона с визгом швырялась в Упивающихся огнём.

– Авада Кедавра! – вопили вольдемортовцы. Но Рону и Гермионе это было как с гуся вода.

«Косой Аврор», конечно, потрепали. Но пожар на нём так и не начался. Упивающимся явно приходилось хуже.

Те из них, что сидели за решёткой, начали вдруг просачиваться сквозь стены. Но никому не удалось оказаться на своём корабле, горевшем, впрочем, синим пламенем. Все камнем попадали в море.

Крейсер не шёл. Сириус тоже. Думбльдор делал всё что мог. Ядра кончались. Но сердца Гермионы и Рона горели всё тем же огнём.

Наконец чёрный корабль пошёл ко дну. Утёс Азкабан треснул сверху донизу. И Альбус Думбльдор, растирая затёкшие запястья, возник на палубе «Косого Аврора».

– Высший орден, – промолвил он и соединил их руки. – И попробует кто-нибудь возразить!

«Косой Аврор» поднял красный флаг и взял курс на «Хогварц».

Перед этим воздали последние почести крейсеру, весь экипаж которого был втихую убит «Авада Кедаврой» прежде, чем успел подать сигнал…

– Кажется, мы вовремя, ой-ой-ой!
– Что, больно? – Джинни на лету коснулась его лба.
– Ничего, переживу. Навались-ка со мной на дверь, именем комсомола!

…Злодеус Злей лежал на полу, а Вольдеморт поставил ему ногу на грудь. Но временный директор всё-таки кричал:

– Поттер! Уэсли! Куда вы, психи беспалочные?!

Тёмный Лорд поглядел на эту парочку:

– Какие люди! Один рыжий, другой бесстыжий! – а самому стало нехорошо. Пару минут назад убийственное проклятие перестало действовать.

Гарри подскочил к Вольдеморту и просто залепил пощёчину:

– За Джинни!

След от его пятерни остался гореть на мертвенно-бледном лице злого чародея, как раскалённое железо. Том Реддль взвыл. Джинни дёрнула его за ногу. Тёмный Лорд растянулся во всю длину поперёк Злея. И больше не пошевелился.

Упивающихся сразу оставили последние силы, чего не скажешь о воинах Света. Битва была выиграна в пять минут.

…Гарри откинул волосы с чистого лба:

– Вот теперь пойду фотографироваться на паспорт – а там скажут, что это не я!
– Ну, здравствуй, комсомолец без особых примет! – сказали у него за спиной.

Гарри обернулся – и тут потерял сознание.

Перед ним стояли родители.

1. Я иду один со своей болью,
одиночество стало моим приговором,
судьба несёт меня,
чтобы шутить с законом… (исп.)

2. “Чёрная Рука” (испаноязычная протестная панк-рок-группа) в подполье,
перуанец - нелегал,
африканец - нелегал,
марихуана запрещена (исп.)

3. Когда ты приходишь - мне лучше,
смотри - глаза мои влажны,
но ты, конечно, можешь поменять погоду,

спросив, когда мы снова увидимся… (англ.)

4. Разговор идёт по-английски. Red - и красный, и рыжий.

5. Разве ты не видишь - я у твоих ног!
Где-то, когда-то
нам суждено быть вместе… (англ.)

6. Я люблю тебя (кит.)

7. Desire - желание (англ.)

8. Dйsirйe - желанная (франц.)

9. Десять миллионов способов любить (англ.)