Веснушки откуда-то появились – в жизни у меня до этого не было веснушек.
Ну и как всегда, каждый разговор о доме пресекался на корню – раз Патрик сказал, что мы будем отдыхать здесь, то его решение не подлежало пересмотру. Смешно даже – как он старался меня задобрить. В Дублине мы ходили в лучшие рестораны, он покупал мне подарки каждый день, объясняя что в октябре, на мой день рождения, ничего присылать не будет и все эти дорогие безделушки (опять безделушки!) - нечто вроде аванса. Подарок заранее. Но украшений он мне больше не дарил. Я делилась с Тиной и в результате большая часть заколок, бантиков, чулочков и книжечек (все уменьшительно-ласкательное по причине их чрезвычайно сопливых розовых ярких тонов) оказалась у нее. Патрик не заметил.
Тина отправилась домой задыхаясь от счастья, глотая слюни и готовясь открыть рот и не закрывать его до тех пор, пока не охрипнет от бесконечных рассказов о моем брате. Я оставила ее среди сестер, соседок и прочих слушательниц… Мы уехали на пляжи Британии…
Там я и превратилась в аборигена, но Эдинбург также не отличался облачной погодой, когда мы добрались до Шотландии. Он поставил заключительный аккуратный штрих на моей внешности, и я стала еще больше похожа на папу – папа всегда был очень смуглым. Темным.
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~
Какие кошмары приходят к людям наяву – знают лишь сами жертвы их, и черти, что ходят по пятам, прячась за левым плечом. Его кошмар жил всегда и не закрывал своих глаз ни на секунду. Он жил в смехе детей, в улыбке любимой жены, в цветах, которые она выращивала на заднем дворе, в сказках его полуслепой тещи, которые она рассказывала младшей дочери на ночь, когда та приезжала на каникулы… В ветре, который сын распарывал когда несся через поле на своей скоростной метле, и кричал от волнения то ли как чайка, то ли как малый ребенок в колыбели, а он стоял рядом и перекатывал губами папиросу, прикусив кончик. Всегда одно и то же: остекленелые глаза, тройной подбородок, который казался восковым и торчащий из дверного проема кухни домашний тапок и синяя протертая штанина. Но в последние дни лета того года вернулся другой кошмар.
- Джейкоб, ты слушаешь меня?
- А?
- Что я сейчас сказала?!
- Ммм…
- Так и знала! Нам надо на рынок еще успеть. Иди за мясом и курицей, я пойду в овощные ряды.
- Мммм…
Если бы она улыбалась, Джейкоб не обратил бы внимания – но в его памяти всплыло другое лицо – смуглое, обрамленное черными волосами, лицо убийцы. Предателя. Злодея. Мучителя. Лицо, брызгавшее слюной и слезами, умолявшее присяжных даровать ему свободу… И жизнь… Что для того, кому грозило попасть в Азкабан, было одно и то же… Я не делал этого. Я был под заклятьем… Неназываемый… Он пытал меня, а потом под угрозой смерти моей жены приказал подчиниться ему… Использовал на мне заклятье Империус… Не помню… Я не мог!.. Я был под заклятьем! Нет!
Это проклятое лицо… Лицо человека, который остался безнаказанным после всех совершенных им злодеяний. Лицо, которое он разбил в кровь, когда ему было всего двенадцать… Оно не было кошмаром, не было наваждением, оно странно изогнулось, тряхнуло длинными волосами и стало женским. Лицом девочки. Но выражения не изменило.
- Эван… - заскрипел Джекоб, но в это время Мелисса, устав ждать, цокать языком и трясти мужа за плечо, потянула его в сторону рынка… Он не сопротивлялся, он тащился за ней, как ребенок, а смотрел при этом назад. Видение не исчезало. Кошмар вернулся.
Прогнать, уничтожить кошмар… Боже… Помоги…
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~
А в школу… Мы прожили три дня в маггловской гостинице Шератон в Лондоне, и меня посадили на поезд, снабдив всем необходимым – Патрик заранее наведался в Диагон Аллею (я тогда и не знала, где она находится, ведь даже в магазин Оливандера ходили за меня) и купил товары по присланному из Хогвартса списку.
В купе ко мне подсели Тина и Джаде, последняя тихо осведомилась, правду ли Тина сказала, что мой брат позвал ее замуж и пообещал научить заклятью Империо? Заходил Маркус, принес нам немного конфет и поцеловал меня в щеку (чуть не оцарапав своим выпирающим тролльским зубом). Сел с нами. За ним пришел Люк Блечли и тоже составил компанию. Тина и Джаде зашептались. Потом несколько раз в купе заглядывала девочка – первогодка с носиком-кнопочкой и сунув кнопочку в дверь, наверное, уже в пятый раз, с очень важным видом попросила нас не шуметь, когда мы дружно смеялись над какой-то пошловатой шуткой Люка. Такая наглость со стороны дошкольницы вызвала у моих попутчиков очередной приступ хохота, а я поинтересовалась как ее зовут.
- Гермиона Грейнджер, - сказала она (прозвучало как "Ее Величество Елизавета Великая Тюдор"), - А вы с какого факультета?
- С лучшего! – рявкнул Маркус и захлопнул дверь прямо перед носом девочки.
Странное сочетание – такое красивое имя и простонародная фамилия (granger значит - "крестьянин" - R.). И девочка странноватая. Вполне возможно, что попадет к нам в Слизерин – слишком уверенная в себе и, по-видимому, тщеславная, подумала я. Позже выяснилось, что ошиблась.
Вот тебе и итог несоответствий…
Кузена я увидела на церемонии отбора. Мерзкий мальчик. Попал в Слизерин.
Новые предметы понравились не всем. Престарелая профессор Типси, преподаватель маггловедения, которая кряхтела при каждом движении, охала и вполголоса жаловалась на свои болячки, когда мы начинали скрипеть перьями, раздражала всех до невозможности. На ее уроке мы с Тиной были единственными слизеринками. Моя подруга, похоже, уже жалела, что решила проявить солидарность: боялась (и не без основания), что однокурсники начнут дразнить. Но однокурсниками проблема не ограничилась: когда она садилась на стул перед уроком, еще до прихода преподавателя, раздался неприличный звук, сдобренный еще и визгом впечатлительной Тины, она сдернула со стула надувную резиновую подушку; потом дружный хохот класса. Я могла и не оборачиваться, чтобы услышать, кто гоготал, как гиена, громче всех и противнее всех. В ту минуту мне хотелось утопить Фреда лицом в коровьем дерьме, и долго, ритмично бить его ногами в живот и в пах, пока он не начнет плеваться кровью. Впрочем, это желание проявлялось чересчур часто. И не только тогда. И не только у меня.
Но несчастная старушка Типси не шла ни в какое сравнение с полоумной стрекозой Трелони. В ее кабинете, куда каждый добрался, держась за грудную клетку и пытаясь отдышаться – все-таки северная башня самая высокая – стоял полумрак, было жарко до удушья, и воняло благовониями, и нет чтобы сандалом или розами – курилась вытяжка из кленовых листьев, которая, как известно, по запаху чрезвычайно сильно напоминает кошачьи испражнения.
- Сейчас она нам скажет, что рада наконец видеть нас в реальном мире! – сказала Тина с умным видом, но тут же, не сдержавшись, прыснула – Трелони вышла из маленькой потайной дверки за камином и проговорила загробным голосом:
- Дорогие мои, как я рада наконец видеть вас в реальном мире!
Я вопросительно посмотрела на Тину.
- Маркус рассказал, - пожала плечами она и даже в красноватом освещении комнаты я заметила, как ее щеки порозовели – явно не от затхлого воздуха.
Маркус Флинт. Не понимаю, что она нашла в этом бездушном чудовище. Средоточие всех недостатков, которые только можно придумать – некрасивый, почти что урод, глупый, нелюбознательный, невоспитанный… Ах да, забыла. Маркус играет в квиддич. Он силен. Он также и средоточие грубой мужской силы – он самец. А Тина тоже животное. Маленькое, забитое в угол и нуждающееся в покровителе. Лопоухий грызун. Интересно, что он чувствует в ней? Как бы обошелся, если бы она призналась в своих чувствах?
Трелони обошла все столики, вокруг которых мы устроились на бархатных пуфах, и как-то умудрялась не задевать ничего, хотя расстояние между ними было просто невозможно маленьким. Она все таким же тоном рассказала о том, что мы будем изучать.
Пару раз шокировала попавших под руку студентов сумбурными предсказаниями. В основном неоптимистичными…
Потом остановила взгляд на мне. Вернее на моей руке. Я уже замечала, что когда люди видят этого Поттера из Гриффиндора, то все смотрят на его шрам на лбу. Почему-то в последнее время люди, видя меня в первый раз, человек смотрит на мою руку.
- Откуда у тебя ЭТО? – взвыла Трелони, скривив лицо от ужаса. Показного или нет?
Ох мне уже надоел вопрос. Повесить табличку на спине "Кольцо мне подарил брат", что ли?
- Брат подарил! – раздраженно отозвалась я.
Трелони картинно ахнула и опустилась в ближайшее кресло. Пока она падала, мне показалось, что она краем глаза спланировала траекторию – чтобы сесть в более удобное красное.
- Спереть хочет, - прошептала Джаде и они с Тиной захихикали. Последняя добавила:
- Да у нее на пальцах даже нитки не поместится. И так уже все завешано. Пробы негде ставить.
- Причем тут пробы?
- Ну поговорка есть такая.
- Но она же не об этом!
Я уже хотела одернуть подруг, боясь что они получат выговор или их лишат очков за болтовню, но Трелони, казалось, вообще ничего не замечала.
- Я вижу! – сказала она, хватаясь за сердце (девочки сдавленно ржали, едва не срываясь на громкий хохот), - Я вижу! – и она устремила свой рассеянный взгляд куда-то вдаль вместе с указательным пальцем – вернее не куда-то а в окно, - Вижу… цветы!
О нет, подумала я, закатывая глаза…
- Цветы, обагренные кровью! – и опустилась в кресло. Все переглядывались в недоумении, но следующую фразу Трелони сказала спокойно, без всякого надлома, и даже немного надменно, обращаясь к сидящей близко от нее Лиз, - Дорогая, раздай всем чашки. Мы будем гадать на чайных листьях на нашем первом уроке.
~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*
Я не люблю зиму. Если вдруг вспомнишь что-то грустное, и заплачешь на улице, то слезы замерзают и щеки начинает саднить. И нос тоже, потому что и сопли замерзают. Отвратительное ощущение! Я не представляю себе как можно в ноябре играть в квиддич, когда уже выпал снег и давно начались заморозки. Я не знаю, за что и каким образом, Гарри Поттера сделали ловцом в команде Гриффиндора. Мне к тому времени уже рассказали, кто он такой и почему все на этого заморыша так пялятся, но жалеть его – сироту, это одно дело, а вот делать ради него исключения из школьных правил, устоявшихся за десятилетия, - это уже чересчур. Маркус бесился. Я подумала, что он, как и я, возмущен нарушением правил. Но…
Когда слизеринцы от отчаяния и разочарования кулаками били каменные стены в подземелье и ругались на все лады, Маркус сидел в пустом кабинете профессора Снейпа и рыдал. Очевидно, у него только что состоялся не особенно воодушевляющий разговор с деканом… А может быть он просто хотел побыть один. Я пришла на дополнительное занятие и только лишь в дверях кабинета вспомнила, что в связи с началом квиддичного сезона профессор отменил его – он был уверен в победе команды Слизерина и поэтому ожидал, что я захочу отпраздновать с однокурсниками это событие. Но Слизерин проиграл – провалился с треском. Проиграл Гриффиндору впервые за 12 лет. И не пылкому Чарли Уизли, не Рику Митчеллу, который был ловцом до Чарли, а маленькому, щуплому, обезображенному шрамом близорукому первокурснику! Люк и Сид сломали свои биты уже на поле. Теренс, по слухам, хотел натурально, безо всякой магии, выпустить Поттеру и Вуду кишки – и уже пошел на кухню за ножом, когда его остановил Маркус и, надавав по роже уже в который раз, загнал в спальню и посадил под замок… А сам, получается, ушел рыдать… Мда…
Ретироваться было уже поздно – Маркус заметил меня, вероятно, я слишком громко шаркала, когда, в буквальном смысле, тащилась в кабинет. Уйти, ничего не говоря? Тогда он подумает, что я пошла докладывать всем, что он рыдает – такой человек, как Флинт, ничего другого подумать бы не мог. Зайти и поговорить? А что ему сказать?
Я зашла и села на оцарапанную парту, всю в засохших пятнах какого-то зелья. Протянула к нему руку и погладила по плечу. Маркус дернулся, рука соскочила. Ему было стыдно показать мне свое лицо. Настоящее лицо…
- Марк? – прошептала я, схватив его плечо на этот раз крепко и настойчиво поворачивая его к себе. Внезапно он сделал то, что от него можно было меньше всего ожидать – по-прежнему не дав мне увидеть его лицо, неестественно перегнулся через парту и, обхватив меня обеими руками, зарыдал. Отстранить его не было сил, хотя желания – хоть отбавляй.
Несколько секунд я думала, что же можно предпринять в такой ситуации.
Потом аккуратно погладила его по волосам:
- Марк, они больше не выиграют у нас - ни разу.
Он встрепенулся, но продолжал носом тереться об мою мантию, как щенок об шерсть матери, и молчать.
- Если один раз им повезло – то только для того, чтобы потом этим уродам было еще хуже, когда будут раз за разом проигрывать.
Молчание.
- Марк, ты мужчина или сопляк?
Вскочил. Удар в нужное место. Ну и лицо у него было! Красное как свекла, заплаканное, жалкое… Глаза-бусинки под опухшими веками скрылись полностью. Как будто глаз нет вообще.
- Пусть до конца жизни дрочат на эту победу! – прорычал Маркус, - Больше ни одной я им не позволю.
Я кивнула. Да, Маркус, ты прав, Маркус, ты сильный, Маркус, только прекрати выть, прекрати рыдать, заткнись, отвернись, уходи к черту и не смотри на меня своими свинячими глазами как на Афродиту, скользкий, мерзкий, заплаканный капитан Маркус Флинт.
Но вместо того, чтобы внять моим мысленным мольбам, он повалился на стул и схватил меня за руку.
- А еще, - сказал он заговорщическим тоном, - Если Уизли или кто-то другой из этих краснозадых уродов обидит тебя хоть раз, я снесу им голову.
Я автоматически кивнула.
- Слышишь меня, Селена?
Я словно очнулась.
- Снесешь голову?!
- Да, натурально – убью, слышишь?
- Слышу.
Прежде чем я смогла отвернуться, он неуклюже и быстро поцеловал меня.
- Я тебя провожу, - сказал он, увидев, как я решительно поднимаюсь с места. Химера побери, значит я не смогу зайти в туалет, засунуть там два пальца в рот и вывернуть себя наизнанку после того как он сделал это!
Я стащила мантию через голову и с размаху кинула ее об кушетку в углу.
- Ты что? – выпучилась Тина.
Я вдруг почувствовала дикое желание захохотать.
Но вместо этого изобразила на лице глупую улыбку.
- Маркус!
- Что Маркус? – встрепенулась она.
- Поцеловал меня! Сказал, что будет меня ото всех защищать!
И тут меня прорвало. Я все-таки расхохоталась, и этот хохот медленно, но верно переходил в рыдания, словно я чувствовала, что последует за этим. Увы, моей иронии она не услышала…
Ее лицо скривилось, раскраснелось, запотело как стекло, затуманилось и рот глотал воздух, словно рыба, выброшенная на берег.
- Сука! – выпалила Тина и, как была, в ночной рубашке, выскочила в коридор.
На меня оглядывались все до единой слизеринки первых пяти курсов, на меня показывали пальцем, за моей спиной шептались… Но они завидовали и даже уважали. Флинт был до них недосягаем. Но только Тина, черт возьми, только лучшая подруга, ненавидела меня! Только она перестала со мной разговаривать!
Треклятая жизнь – зачем она вообще нужна? Все всегда меня только ненавидели… И лишь он… Хотя он… Ничего мне никогда не хотелось, только умереть. Ничего вообще.
Только чтобы все это, наконец, закончилось!
*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~
Чем больше я смотрю на мир, тем больше убеждаюсь, что нет на свете ничего абсолютного: нет абсолютной Власти, нет абсолютного Зла, нет абсолютной Защиты, не существует неоспоримых истин, нет одинаковых людей…
Мы все разные, все очень и очень разные. И никто не сможет сказать, что скрывается, например, за внешне всегда спокойным выражением лица Минервы, какие черви грызут мозг "вечно и безоговорочно" справедливого Альбуса, в конце концов никто… ну почти никто… никогда не узнает, что кроется в глубине моей души, ведь они все давным-давно считают ее мертвой - да любой засмеется, если вдруг услышит, что у Севериуса Снейпа есть душа: знали бы они, чего мне стоит изо дня в день надевать на себя эту маску безразличия и цинизма …но они никогда этого не узнают! Никогда!
А она…
А в ее глазах можно прочитать все: я ни разу не видел, что бы она улыбалась, радовалась или смеялась, не видел чтобы ее глаза светились счастьем (хотя , нет видел однажды… там в поместье, рябом с братом… Бедняжка, она еще не знает, чему радовалась…)… Порой у меня даже возникает вопрос: на сколько виноват во всем этом я? могу ли я в этом виноват? Подумать только, я пытаюсь найти здесь свою вину?! Я даже думал, что ей не место в Слизерине, но я уверен, что попади она в другой колледж, положение было бы определенно точно таким же… Хотя окружающие ее оболтусы только усугубляют положение…
И все же, единственный человек, виновный во всем этом от начала и до конца – Эван! А чего он мог еще добиться? Тот самый его "выращенный в теплице цветок", "самый лучший"… Что с ним сталось? Что с ней происходит?
Если так будет продолжаться и дальше, она сможет спокойно пить морскую воду, потому как слезы это для нее нормальное состояние, а они, как известно, имеют довольно сильную концентрацию солей…
Для любого человека, кем бы он ни был: магом или магглом, это противоестественно, но только не в ее случае. Все мы стремимся ухватиться за край пропасти и выползти, выкарабкаться, выплыть… она же, напротив – сама топит себя, вгоняя в состояние еще большей подавленности, из которого не выходит, по-видимому, никогда… складывается впечатление, что ей доставляет удовольствие проводить время не за бесполезной болтовней с подругами (вот тут я бы мог даже удивиться мудрости столь юной девушки: бесполезная трата драгоценных минут, которые так ценятся в нашем мире…), а, убежав от всех и вся, сев где-нибудь в одиноком уголке и зарывшись поглубже в свои сокровенные, не по возрасту мрачные мысли, убеждать себя в полном отсутствии смыла своего существования на земле…
И при всем при этом она умудряется найти в себе силы хорошо учиться по всем дисциплинам и, кроме того, посещать мои дополнительные занятия, делая впечатляющие успехи в зельеварении. Тут напрашивается лишь один вывод: она страдает и ей это… нравится? Да именно нравится! Придает сил, можно сказать, ведь иначе, можно сойти с ума, изматывая себя подобными размышлениями…
И все же, она является пожалуй единственным из всех знакомых мне людей, кому будут совершенно безразличны дементоры и Азкабан, ее не будет трясти в истерике при одной мысли о том, что придется попасть в это мрачное место и провести там какое то время, как это происходит с большинством магов, приговоренных к заключению…
Что может случиться с ней, повстречай она дементора?
Ровным счетом ничего! Что совершенно определенно и неоспоримо…
Не отрицаю даже, что она ничего не почувствует, ни холода, ни угнетения, ни страха и сможет смело плюнуть этому безмолвному стражу Азкабана в лицо… ну то есть не в лицо конечно, а в то место где под капюшоном должно бы скрываться лицо. А дементор, ничего не предпринимая, просто развернется и пойдет своей дорогой, прекрасно понимая, что с ней лучше более не встречаться… Почему? Потому что ее душа, разум и сознание погружены в глубокую депрессию так основательно, что он не найдет здесь для себя работы, Селена все сделала сама: скрупулезно и старательно… Быть может, она даже получит извращенное удовольствие от встречи с ним. Мне страшно подумать…
Боюсь, она погубит себя всем этим.
Но что я могу сделать…
1 Декабря пр. Северус Снейп